этого. Хотя наша семья не является стандартной и я понимаю, что мои родители, возможно, никогда не одобрят путь, который мы выбрали, я знаю, что там все равно есть принятие. И с каждым днем оно растет.

Они принимают то, что мы такие, какие есть.

Они принимают то, что не смогут ничего изменить, и предпочтут любить нас, чем отказаться от нас.

Они принимают Бранта как мальчика, которого вырастили, и как мужчину, который полюбил их дочь.

И самое главное, они принимают это:

Как мы не можем заставить себя полюбить, так же мы не можем заставить себя разлюбить. Судьба может быть неразумной, и судьба может быть беспечной.

Но судьба никогда не ошибается.

Чмокнув Кэролайн в макушку, я с нежностью и радостью улыбаюсь, а затем смотрю на своих родителей с тем же чувством.

– Желаю тебе замечательного дня, моя дорогая дочь, – говорит отец, его взгляд полон эмоций. Склонив голову, он нежно сжимает мне руку и шепчет на ухо: – Каждый замечательный день прокладывает путь к по-настоящему замечательной жизни.

* * *

Выражение лица нашего преподобного меня настораживает.

Руки начинают дрожать, когда я прижимаю цветы к груди и прикусываю губы. Я замечаю, как он морщит лоб, его глаза слегка вспыхивают, а губы подрагивают от странного сочетания профессиональной вежливости и…

Изумления? Ужаса? Смятения?

Я просто не могу считать его эмоции. Наклонившись немного вперед, я шепчу:

– Что такое?

Взглянув на меня, преподобный заставляет себя улыбнуться, а затем снова переключает свое внимание, пристально смотря на что-то поверх моего плеча.

Он вздрагивает.

Что происходит?

С дрожащими коленками я переминаюсь с ноги на ногу на радужной свадебной дорожке, а после поднимаю голову, всматриваясь в небо. Меня переполняет нетерпение, я нервничаю. Почему так долго? Неужели Брант сомневается? Нервничает?

С ним что-то случилось? Он болен? Потерялся?

Особняк Поли, конечно, трудно найти – он затерялся в лесистом пригороде, но уж если бы Брант опаздывал на собственную свадьбу, то дал бы об этом мне знать.

Над головой пролетает семья птиц, и я улыбаюсь, глубоко вдыхая и успокаиваясь.

Все в порядке, Джун. Терпение.

Наконец колонки оживают, и звучит вступление к нашей песне. Мое сердце бешено колотится, нервы бьют через край.

Только… вместо Over the Rainbow звучит Closer группы Nine Inch Nails.

– Черт. – Я слышу, как Кип ругается, судорожно переключая песню. – Извините, не тот плейлист.

Боже мой.

Я снова смотрю на небо, нервничая и полагая, что с моей-то удачей птицы скоро вернутся и обгадят меня.

Вспотевшими пальцами цепляюсь за стебли цветов, пока все замолкают, а преподобный прочищает горло. Он стоит в нерешительности. Я так и не могу разобрать его эмоций, но мне пока нельзя оглядываться.

У Бранта сюрприз.

Я понимаю, что все получилось наоборот: я уже в конце прохода, почти у алтаря, в то время как Брант идет мне навстречу, но думаю, у нас все всегда было немного задом наперед. Я пообещала, что не повернусь, пока он не скажет мне, так что вот так я и стою – во всем своем дрожащем, покрытом испариной, с оглушительно стучащим сердцем великолепии.

Давай, Брант!

Музыка наконец льется из колонок, и я вздыхаю с облегчением, когда звучит начало Over the Rainbow – акустический кавер в исполнении Эмбер Ли Айриш.

Наша песня.

И я уже готова была расплакаться, если бы романтическое настроение не было прервано коллективным возгласом, за которым последовал звук, смутно похожий на лошадь.

Брови преподобного взлетают до небес, но он отказывается смотреть на меня, скрестив руки перед собой.

Я моргаю:

– Это была лошадь?

Он слегка качает головой, натянуто улыбаясь.

Конечно, это была не лошадь.

Это было бы абсурдно. Возможно, это была просто…

– Нет! Вернись! – Голос Бранта разносится над мелодичной песней, у меня глаза на лоб ползут. – Черт.

Что. Происходит?!

Позади меня раздаются голоса:

– Может, нам помочь ему?

Тетя Келли:

– Он ест декорации!

Мама:

– Это была ужасная идея.

Папа:

– Смотри, он писает… целую вечность.

Венди:

– Он когда-нибудь перестанет писать?

Снова Венди:

– О-о-о, вот это хорошо покрасил.

Селеста.

Я больше не могу.

Я поворачиваюсь.

И там…

Там единорог.

Лошадь, украшенная как единорог, скачет возле стульев: «рог» наполовину отвалился от головы, разноцветные грива и хвост, а по бокам и впереди радужными буквами написано: «Руперт».

Руперт.

Единорог из моего бредового сна, когда мне было двенадцать.

Я рассказала об этом Бранту, и он посмеялся.

Он посмеялся и, вероятно, сделал точные мысленные заметки.

Я прижимаю руку к груди, сердце бешено колотится.

– О боже… – Я оглядываюсь назад, и мой взгляд падает на растерянного Бранта, он потирает переносицу, на нем насыщенно-голубой смокинг и темно-синяя бабочка. Он качает головой от досады.

Рассмеявшись, я бегу к нему, поднимая фатиновую юбку и с трудом сдерживая свое изумление.

– Брант, – выдыхаю я. Музыка смолкает, и я обнимаю его за шею. – Ты вспомнил мой сон.

Он издает что-то вроде «уф», когда я падаю ему на грудь. Он крепко обнимает меня, разочарованно вздыхая.

– Все пошло не так, как я планировал.

Я не могу удержаться, чтобы не пробормотать ему в жилетку:

– Разве у нас когда-нибудь что-то шло по плану?

– Думаю, нет, – смеется он.

Поли уже на ногах, обуздывает взбунтовавшуюся лошадь и ведет ее к проходу, пока на хвосте Руперта развевается серпантин с надписью «Молодожены». Преподобный снова прочищает горло, все еще стоя под нашей свадебной аркой, ожидая, когда этот цирк утихнет и мы сможем обменяться клятвами.

Ласково улыбаясь, Брант протягивает мне руку:

– Готова, Джунбаг?

Я возвращаюсь в свой сон.

Оглядываю небольшую группу гостей, останавливаясь на моем отце, держащем старенького Йоши на коротком поводке в первом ряду. Старой таксе почти семнадцать, и он был верным другом почти всю мою жизнь.

Что-то из старой жизни.

Мама сидит рядом с моим отцом с розовым свертком на руках, покачивая младенца на коленях и пытаясь успокоить плач.

Наша маленькая дочь.

Что-то из новой жизни.

Когда я смотрю на стул, на котором стоят только два игрушечных слоника и фотография в рамке, на глаза наворачиваются слезы. Фотография в день выпускного, на которой я смеюсь вместе с Тео и Брантом, стоит рядом с Агги и Бабблзом на подушечке, служа осязаемым напоминанием о брате, по которому я скучаю всем сердцем. Брат, которого сегодня нет с нами, потому что он потратил последние минуты своей жизни, чтобы спасти кого-то другого.

Брат, который никогда не перестанет спасать меня даже после смерти.

Я поглаживаю бронзовый значок, приколотый к кружевному купальнику моего платья.

Значок