— Что ты делаешь?

Отец положил папирусы и вздохнул.

— Изучаю карты Ассирии.

— Что, семи тронов оказалось недостаточно?

— Недостаточно. Ассирийцы заключили союз с хеттами.

Я вздохнула.

— Эхнатон причинил великий вред. Почему Нефертити допустила это?

— Твоя сестра делала больше, чем ты осознаешь. Она отвлекала его, пока мы с твоей тетей занимались делами Египта. Она забирала золото у храма Атона, чтобы мы могли кормить войско и платить чужеземным царям, дабы те оставались нашими союзниками. Верность стоит дорого.

— Эхнатон не платил войску?

— Нет. — Отец многозначительно посмотрел на меня. — Платила Нефертити.

Мы помолчали.

— А как ей удавалось скрывать это золото? — спросила я.

— Она маскировала его под работы в честь Атона. А ведь это была не какая-нибудь пригоршня медных дебенов. Это были полные сундуки золота.

— А что же теперь будет с жрецами Атона? Один солдат сказал мне, что они будут причинять неприятности Нефертити.

— Если она будет продолжать встречаться с ними.

— Она встречается с ними наедине?!

Я воскликнула это слишком громко, и мой голос эхом отразился от стен Пер-Меджата.

— И вопреки моему совету.

Но отец не стал просить меня пытаться переубедить ее. Нефертити уже двадцать семь лет. Она — взрослая женщина, и она — царь.

— Но почему она встречается с ними?

— Почему? — Отец тяжело вздохнул. — Я не знаю, почему. Возможно, потому, что ей кажется, что она в долгу перед ними.

— В каком долгу? Они убивают жрецов Амона! Возможно, она надеется положить этому конец? — предположила я.

— Конец борьбе? Она не кончится никогда. Они верят, что Атон — бог Египта, а народ верит в силу Амона.

Я прислонилась к стене.

— Так значит, война будет всегда.

— Всегда. Так что радуйся, что у тебя есть твой тихий садик. Возможно, мы с матерью найдем там пристанище, когда бремя государственных забот сделается слишком тяжелым.

— Таким, как теперь?

Отец мрачно улыбнулся:

— Таким, как теперь.

1335 год до н. э.

Ахет. Сезон половодья

Мышцы Бараки напряглись; он натянул тетиву и послал стрелу в мишень, стоящую на противоположном краю двора. Оперение стрелы сверкнуло красным и золотым.

— Хороший выстрел, — похвалил сына Нахтмин.

Барака довольно кивнул. Он выглядел в точности как отец: те же широкие плечи и буйные темные волосы. Просто не верилось, что ему всего девять лет. Его вполне можно было принять за одиннадцати-двенадцатилетнего.

— Теперь твоя очередь, — сказал Барака и уступил место Анхесенамон.

— Спорим, я выстрелю лучше, чем Тут! — хвастливо заявила девочка. — Пока ты сидишь учишься, я прихожу сюда тренироваться с Нахтмином, — поддразнила она Тутанхамона и натянула лук.

— Так держать, — подал голос Барака.

Стрела свистнула и впилась почти в самый центр мишени. Анхесенамон радостно завизжала. Барака заткнул уши.

— Очень хорошо, — одобрительно произнес Нахтмин. — Из тебя получается хороший солдат, Анхесенамон. Скоро твоей матери придется разрешить тебе заниматься вместе с моими учениками.

— Я хочу когда-нибудь стать солдатом!

Нахтмин взглянул на меня. Трудно было представить себе ребенка, более не похожего на своего отца.

— Давайте поплывем во дворец и покажем маме, что я умею! — с гордостью предложила Анхесенамон.

— Думаешь, царице это понравится? — поинтересовался практичный Барака.

Анхесенамон откинула с лица юношеский локон. Через два года ей предстоит сбрить этот локон и сделаться женщиной.

— А кого волнует, что там себе думает Меритатон? Она только и делает, что читает свитки и декламирует стихи. Она как Тутанхамон, — обвиняюще заявила девочка.

Тут обиделся.

— И вовсе я не такой, как царица! — возразил он. — Я каждый день хожу на охоту!

— Ты тоже декламируешь стихи, — поддразнила его Анхесенамон.

— Ну и что такого? Наш отец писал стихи.

Барака оцепенел, а Анхесенамон зажала рот руками.

— Все в порядке, — поспешил вмешаться Нахтмин.

— Но Тут сказал…

Анхесенамон не договорила.

— Неважно, что он сказал. А давай-ка мы отправимся сейчас к твоей матери и покажем ей, что ты умеешь? Она в любом случае будет ждать нас.

Солнце уже почти зашло. Вскоре нас действительно должны были ждать в Большом зале Мальгатты. Когда мы плыли через реку — на веслах сидели двое слуг, — Анхесенамон повернулась к Тутанхамону:

— Тебе не следовало так говорить про отца.

— Оставь его в покое, — сказал Барака, выступив на защиту Тута. — Он был и твоим отцом тоже.

Анхесенамон набычилась:

— Спорим, Мутноджмет это не понравилось бы!

— Что не понравилось?

Трое детей посмотрели на меня. Я улыбнулась с невинным видом.

Анхесенамон изо всех сил постаралась сделать вид, что правота на ее стороне.

— Разговоры про царя-еретика. Я знаю, что ты бы этого не одобрила, — сказала девочка. — Мать говорит, что о нем не следует говорить, особенно при людях, и что это из-за него творятся эти беспорядки в Нижнем Египте. Если бы он не отказался от богов и не создал жрецов Атона, они сейчас не дрались бы на севере, и нашим жрецам в Фивах ничего бы не грозило, потому что никто не нападал бы на них по ночам и не устраивал беспорядки.

— Твоя мать так говорит? — с интересом спросил Нахтмин.

— Да.

Но Анхесенамон продолжала смотреть на меня, ожидая моего ответа, и в конце концов все, кто был на барке, повернулись ко мне, посмотреть, что я скажу.

— Возможно, и вправду лучше не говорить о фараоне Эхнатоне при людях, — признала я, и Анхесенамон заносчиво посмотрела на Тутанхамона. — Однако же нет ничего дурного в том, чтобы помнить о человеке хорошее.

Анхесенамон уставилась на меня. Нахтмин приподнял брови.

— Он писал стихи. — Я заколебалась. — Он искусно управлялся с луком и стрелами. Возможно, вы унаследовали эту способность от него.

— Моя мать хорошо стреляет из лука! — возразила Анхесенамон.