Следствие, однако, на этом не остановилось, но Николай I распорядился выделить вопросы, относящиеся к замешанности высших государствнных чинов, в особое секретное делопроизводство. Его вел тот же чиновник, что и общее делопроизводство Следственной комиссии — А.Д.Боровков. В своих мемуарах этот последний отмечал, что все, относящееся к деятельности членов Государственного Совета Мордвинова и Сперанского, сенаторов Д.И.Баранова (об отношении которого к заговору нам ничего не известно), И.М.Муравьева-Апостола (отца братьев-декабристов) и А.А.Столыпина (зятя Мордвинова), а также генерала П.Д.Киселева, «было произведено с такою тайною, что даже чиновники Комитета не знали; я сам собственноручно писал производство и хранил у себя отдельно, не вводя в общее дело» — но более подробно он ничего не сообщил, а все материалы этого секретного дела исчезли!

Сохранились лишь слухи о том, что весной 1826 года Николай I всерьез задумался о возможности и необходимости привлечения к суду Сперанского (пересказаны, например, в мемуарах известного публициста, политического авантюриста и эмигранта 1860-х годов князя П.В.Долгорукова, бывшего в 1825 году еще в детском возрасте).

Были ли первоисточником сведений о причастности высших сановников только лишь Рылеев с ближайшими соратниками, пытавшиеся в последний момент перед восстанием повысить собственное реноме ради завлечения новых кадров — остается неясным.

Фактом была крайняя подозрительность, которую демонстрировал Николай I по отношению к Сперанскому, Мордвинову, Ермолову, Киселеву и генералам Воинову и Бистрому, хотя последние двое совершенно не упоминаются в показаниях декабристов как возможные соучастники. По отношению к Сперанскому и особенно Киселеву, позже ставшему одним из ближайших соратников царя, его недоверие с лета 1826 года сменилось на милость; карьеры же остальных более или менее круто закатились.

По возрасту старшим из них был Мордвинов — в 1825 ему уже исполнился 71 год. До 1828 года он тщетно пытался склонить Николая I к курсу на реформы. Старика не обижали — в 1834 году (к восьмидесятилетию) даже наградили за выдающиеся прежние заслуги графским титулом, но игнорировали; он умер в 1845 году, ничего не добившись за всю свою долгую жизнь.

Если слухи, распускаемые Рылеевым, базировались не только на его собственных домыслах (основанных на вполне известной репутации крупнейших политических деятелей), но и на сведениях, поступающих от понятного источника через Ф.Н.Глинку, то они являются весьма осторожными, приблизительными и намеренно неточными — как практически всякая информация о деятельности масонов, исходящая от них самих.

На самом деле в заговоре состояли деятели, сыгравшие в событиях 1825 года заведомо большие роли, чем указанные лица.

Это нетрудно вычислить и показать на основании анализа фактов, уже изложенных нами выше: когда дело действительно дошло до принятия решений и их осуществления, то неизбежные необходимые поступки полностью обнажили исполнителей!

Раздумья Милорадовича на тему что делать могли продолжаться еще долго, но этому пришел конец в апреле-мае 1825 года: заговор оказался под угрозой неотвратимого провала. Сигналом об этом стал упоминавшийся донос графа И.О.Витта.

Исход тяжких раздумий оказался вполне естествененным: если заговору угрожает опасность, то его руководители должны немедленно приступить к реализации своих замыслов — это незыблемый закон, отличающий настоящих заговорщиков от зудящих себе под нос оппозиционеров!

Угроза разоблачения подстегнула и цареубийц 1762 и 1801 гг., и Милорадовича.

А вот упомянутый заговор Тухачевского и Ягоды по этому совершенно точному критерию был заведомой «липой», что бы ни приписывал им Сталин и его подголоски — вплоть до сегодняшних. Если бы Тухачевский и прочие действительно были заговорщиками, а не только любителями оппозиционных бесед под выпивку, то они мгновенно среагировали бы на первый же арест любого участника заговора и первую же необоснованную попытку смещения кого-либо из них с ответственных постов!

Аресту же Тухачевского предшествовало не меньше двух лет последовательного наступления на его сторонников: число арестованных командиров высокого уровня исчислялось многими десятками, и даже прямые подельники Тухачевского по судебной расправе В.К.Путна и В.М.Примаков сидели уже с осени 1936 года и давали какие-то показания. Сам Тухачевский был снят с поста замнаркома обороны только 11 мая 1937 года и направлен командовать округом в Куйбышев, где его и арестовали 26 мая. Во второй половине мая были арестованы и остальные участники процесса: И.П.Уборевич, И.Э.Якир, А.И.Корк, Р.П.Эйдеман, Б.М.Фельдман — почти все они предварительно были смещены с занимаемых постов; только Я.Б.Гамарник застрелился, не дожидаясь ареста.

Трубунал был составлен из их боевых соратников во главе с В.К.Блюхером. На однодневном процессе 11 июня 1937 их осудили и на следующий день расстреляли. Все это без возражений проглотила Красная Армия! Вот потом-то в расстрельные подвалы проследовали уже тысячи командиров — в том числе почти все судьи над Тухачевским!

Не был исключением и так называемый Дальневосточный заговор, возглавляемый якобы Гамарником и штабом Блюхера, о размахе которого сохранились легенды; к тому же он в принципе не мог иметь реальных перспектив как сугубо региональное предприятие — типа «Южного общества» декабристов.

Сталин долго и осторожно входил в роль лиса в курятнике, а вот курицы, как известно, — не птицы!..

Среди Тухачевского и его друзей не было особых военных талантов. Это были довольно интеллигентные молодые люди — русские, латыши, а также евреи, получившие право быть офицерами после февраля 1917: прапорщики, подпоручики и поручики Первой мировой войны, не успевшие или не сумевшие выдвинуться в рамках старой армии и вступившие в коммунистическую партию как правило в 1917 году — своего рода декабристы ХХ века. Их карьеры обеспечились некоторым исходным военным образованием, смелостью, решительностью и максимальной лояльностью к принявшей их партии, вовсе не имевшей более крупных военных специалистов в собственных рядах. В хаосе Гражданской войны они победили, имея и противниками, и собственными командирами и наставниками прежних царских генералов и полковников, разведенных судьбой по разные стороны фронта. Затем в 1921–1924 гг. последовали карательные расправы над плохо вооруженным и неорганизованным населением, запоздало восставшим против коммунистического режима. Они потребовали минимального военного искусства и максимальной жестокости, и закрепили кровавых мальчиков на командных высотах.

Демобилизация гигантской армии тем более оттеснила старых военспецов в учебные заведения, на гражданскую службу и прямо сразу в тюрьмы и лагеря. Многие из выдвиженцев двадцатых годов усиленно учились и все они достаточно долго командовали частями и соединениями хотя бы в мирное время — это тоже немалая школа. Но лояльность со временем ценилась все больше, а смелость и решительность плохо гармонировали с сытым размеренным бытом, каким их обеспечили посреди изголодавшегося народа; в итоге среди заевшихся «декабристов» не оказалось почти никого, способного постоять хотя бы за себя самого.