Подавив вздох, он пригласил ее войти в спальню.

Она медленно вошла. До родов ей оставалось еще несколько месяцев, но живот уже заметно выпирал даже под просторным льняным халатом. Крисп подался вперед и коснулся губами ее щеки, желая успокоить Дрину.

Это ему удалось, хотя и не совсем так, как он рассчитывал. Улыбнувшись, Дрина сказала:

— Вы не наткнулись на мой живот. Вы знаете, как надо целовать женщину, ждущую ребенка.

— Знаю, — подтвердил Крисп. — Опыт у меня был, хотя и много лет назад. Садись, если хочешь; я знаю, что тебе трудно много стоять. Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо, спасибо, ваше величество, — ответила Дрина, с благодарным вздохом усаживаясь в кресло. — Меня только раз или два тошнило утром, а так я чувствую себя хорошо, только все время хочется на горшок.

Крисп немного походил по спальне, раздумывая, что ей сказать. Он уже очень давно не оказывался в подобной ситуации и никогда не предполагал, что окажется в ней вновь. Он не испытывал к Дрине любви и даже не очень хорошо ее знал. Ему хотелось, чтобы все было иначе, но что есть, то есть. Дрина для него была просто удобным предметом для удовлетворения плотского желания, которое он до сих пор иногда испытывал. Теперь же он заново обнаружил, что сиюминутное удобство может со временем обернуться чем-то совершенно иным. Крисп ежедневно помнил об этом правиле, принимая государственные решения; теперь до него дошло, что придется применить его и в личной жизни.

Да, он оплошал. Теперь нужно с честью выбираться из ситуации. Сделав еще несколько неторопливых шагов, он спросил:

— С тобой все обращаются хорошо?

— О да, ваше величество, — энергично закивала Дрина. — Куда лучше прежнего. Дают много вкусной еды — не хочу сказать, будто меня прежде плохо кормили, но сейчас еды больше, и она лучше; и работы дают меньше, особенно с тех пор, как меня раздуло. — Она сложила руки на животе и очень серьезно взглянула на Криспа:

— Вы меня предупреждали, чтобы я не зазнавалась, и я не стала. Тут я себя вела очень осторожно.

— Вот и прекрасно. Хотел бы я, чтобы все обращали на мои слова столько же внимания, — отозвался Крисп. Дрина кивнула, все еще серьезная. Даже несмотря на всю сосредоточенность и беременность, она выглядела очень юной. — Сколько тебе лет, Дрина? — неожиданно спросил Крисп.

— По-моему, двадцать два, ваше величество, — ответила она, посчитав на пальцах, — да только я могла на год-другой ошибиться в любую сторону.

Крисп вновь принялся расхаживать. Дело было вовсе не в том, что она не знала свой точный возраст; он и в своем не был уверен. В крестьянских семьях вроде той, где он вырос, над такой ерундой особо не задумывались: от возраста зависела лишь работа, которая человеку по силам. Но двадцать два плюс или минус год-другой? Выходит, она родилась примерно в то время, когда он взошел на трон.

— Так что мне с тобой делать? — спросил он, предназначив вопрос столько же себе, сколько ей — а может, и самому Фосу.

— Ваше величество? — Ее глаза испуганно расширились. — Вы же сказали, что я не буду ни в чем нуждаться… — Голос Дрины дрогнул. Казалось, чтобы напомнить ему про обещание, потребовалась вся ее храбрость.

— И не будешь — клянусь в этом благим богом. — Крисп очертил на груди солнечный круг, подтверждая свои слова. — Но я имел в виду другое.

— Что? — Горизонты воображения Дрины, как его самого, когда он был крестьянином, не простирались дальше изобилия еды и не очень большого количества работы. — Я хочу только одного — заботиться о ребенке.

— Этим ты и станешь заниматься, а я позабочусь, чтобы тебе помогли, если потребуется, — пообещал он и почесал макушку. — Ты читать умеешь?

— Нет, ваше величество.

— А научиться хочешь?

— Не очень, ваше величество. Не вижу, какой мне с этого будет толк.

Крисп неодобрительно хмыкнул. Поселившийся в их деревне солдат-ветеран научил его читать и писать еще прежде, чем у юного Криспа закурчавилась борода, и с тех пор его мир разительно изменился. Написанные слова связывали пространство и время настолько крепко, что никакие устные рассказы и предания даже сравниться с ними не могли. Но если у Дрины нет желания овладеть этим умением, то лучше не заставлять ее — никакого удовольствия ей это не доставит.

Он снова почесал макушку.

— Ваше величество! — Крисп вопросительно приподнял бровь и стал ждать продолжения. — Ваше величество, — нервничая, повторила она, — когда ребенок родится, вы… вы захотите меня снова?

Хороший вопрос, признал Крисп. С точки зрения Дрины, он наверняка казался важнейшим вопросом на свете. Ей хотелось знать, останется ли она близка к источнику власти и влияния в империи. Беда была в том, что Крисп понятия не имел, что ей ответить. Он не мог притвориться перед ней и собой, будто влюбился в нее — ведь по возрасту он более чем годился ей в отцы. И даже если бы он в нее безумно влюбился, то результат оказался бы анекдотическим. Стариков, влюбившихся в юных девушек, всегда безжалостно высмеивали. Но Дрина ждала ответа.

— Посмотрим, — сказал он наконец, сожалея, что не отыскал ответа получше.

Но ему не хотелось лгать ни ей, ни себе.

— Да, ваше величество, — пробормотала она. Смирение и боль в голосе Дрины ранили Криспа не хуже ножа, и он пожалел, что вообще ложился с ней в постель.

Но не в его характере или темпераменте становиться монахом. Что ему оставалось делать?

«Надо было жениться заново после смерти Дары», — подумал он. Но тогда ему этого не захотелось, к тому же вторая жена могла породить больше проблем династических, — чем решить. Поэтому он время от времени пускал в постель служанок… и вот нарвался.

— Я уже говорил, что обеспечу тебя хорошим приданым, когда ты найдешь себе человека, способного окружить тебя любовью и заботой, которых ты заслуживаешь, — напомнил Крисп. — Ты, конечно же, не полагаешь, что незаконный ребенок императора тебе в этом помешает?

— Нет, я так не думаю, — согласилась Дрина; при всем ее невежестве она не была глупа. — Беда только в том, что у меня сейчас нет на примете такого человека.

«Сейчас». Ей двадцать два года, и «сейчас» для нее мало чем отличается от «навсегда». Не могла она, если говорить честно, и взглянуть за рамки ситуации, в которой оказалась. Когда у нее на руках окажется ребенок, то весь ее привычный мир перевернется вверх дном, и ей потребуется время, чтобы понять, как все изменилось.

— Посмотрим, — повторил Крисп.

— Хорошо, — смирилась Дрина; другого выбора у нее не было.

Крисп понимал, что это нечестно по отношению к ней. Многим Автократорам такое даже в голову бы не пришло, но Крисп знал, что такое несправедливость, потому что сталкивался с ней сам. Если бы сборщики налогов не изгнали его несправедливо с отцовской земли, он никогда бы не отправился в столицу и не вступил бы на дорогу, ведущую к трону.