Ну и что? Двор как двор. Деревянный дом с большим нижним этажом и маленьким верхним (называется мезонин). Высокие поленницы. У дальнего сарая два клена, между которыми привязан гамак, в гамаке никого нет. Зато у поленницы возился с мотоциклом дядька в синей майке — стриженый затылок, квадратные голые плечи с татуировкой. Звякал ключами.

Вышла на крыльцо несимпатичная тетка, закричала на мужика: чего он, мол, опять занимается всякой фигней, когда обещал дома переставить на кухне шкаф. Как при такой собачьей жизни ее еще ноги носят (эту тетку то есть)! Дядька, не разгибаясь, сказал в ответ слова, от которых у Симки уши будто обмакнулись в горячие щи. Он попятился… Вздохнул и пошел прочь. То, что он увидел и услышал, было скучно, противно и обыкновенно. И никаких тайн здесь, конечно, давным-давно уже не водилось. Единственное яркое пятнышко застряло в Симкиной памяти: что-то красное, лежащее в гамаке. Будто большой цветок. Но он не успел разглядеть, что это. Да и не все ли равно…

Может быть, отыщется какая-то тайна на берегу, во втором отмеченном крестиком месте?

До того места (с надписью «бес.» на карте) дорога была немалая. Симка успел на ходу поправить настроение от прежней неудачи и мурлыкал песенку про «моржу».

На улице Попова, довольно далеко от дома, его вдруг окликнул Фатяня:

— Эй, Зуёк! Куда прыгаешь?

Косоватая улыбка Фатяни была довольной, и лицо казалось даже слегка округлившимся. Сразу стало ясно, что дела его благополучны. И все же Симка сказал:

— Салют. Как там в училище-то?

— Приняли, елки-палки! Правда прочитали лекцию: если, мол, что не так, то смотри… Но взяли!

— Значит, я не зря старался! — Симка показал согнутый мизинец. Он был уже разбинтован, но с кожи еще не сошел бледный фиолетовый налет.

— Вот спасибо тебе, — пуще прежнего расплылся Фатяня. — А то я даже удивлялся: чего это так гладко все прошло? Значит, с твоей подмогой… Ты, я гляжу, надежный человек.

— Да чего там… — скромно сказал Симка.

Фатяня перестал улыбаться и спросил уже совсем иным тоном:

— А с мамой что? И с братишкой?..

— Обещают выписать в будущий понедельник.

— А пока один хозяйничаешь? С продуктами-то как?

— Соседи кормят.

— Тогда ладно. А если что надо, заходи…

— Ага! — весело сказал Симка. Просто так, из вежливости.

— Ну, бывай…

— Пока…

И они разошлись, как два добрых приятеля.

Встреча с Фатяней показалась Симке доброй приметой. Он облизывал бледно-фиолетовый мизинец и думал, что впереди будет удача.

Но у реки Симку опять ждало разочарование.

Оказалось, та часть берега, где когда-то (если верить шуршащему под рубашкой плану) стояла беседка, сползала в воду. Видимо, давно. Река упорно подмывала откосы и с давней дореволюционной поры успела сглодать несколько прибрежных кварталов. Какая уж тут беседка. Вместо нее неподалеку стоял синий киоск «Мороженое», но у Симки не было двух рублей, чтобы смягчить огорчение.

Стараясь хоть как-то утешить себя, Симка вынул из кармана стеклянный значок и поднес к глазу.

Мир, увиденный сквозь мятый округлый кусочек стекла, сделался изогнутым, расслоившимся на несколько пространств — они таинственно сплелись между собой и украсились радужными пятнами. Наверно, такие миры возникают за волшебными дверьми, которые открываются в сказках…

Симка любил все, что связано с прозрачностью и преломлением лучей. Может, потому, что у него такая была фамилия? В любом осколке стекла, в просвеченном солнцем стакане с водой, в пластике слюды или плексигласа ему всегда чудилась загадка. А иногда там была и память о прошлом.

«Может быть, тот мальчик тоже смотрит сейчас сквозь такой же значок, — подумал Симка. — И вспоминает меня…»

Их встреча была совсем короткой, даже не спросили, как зовут друг друга. Но Симка помнил того мальчишку, как самое главное в том путешествии. Воспоминания о других событиях собирались вокруг этой встречи, словно железные опилки вокруг магнитного полюса. Или наоборот — разбегались от нее, как разбегаются от брошенного камешка круги искрящейся и очень чистой воды…

То прошлогоднее путешествие началось девятнадцатого июня в десять часов утра по местному времени. Пассажирский поезд «Турень—Москва» нехотя дернулся, лязгнул сцепками и поехал вдоль перрона. Мама с Андрюшкой на руках (тогда еще совсем крохой) торопливо замахала с дощатой платформы. Симка тоже замахал — сначала из-за толстого бока добродушной проводницы, а потом (когда проводница шуганула его) из открытого окна в вагонном коридоре. Вагон ехал вроде бы медленно, однако мама и Андрюшка уменьшались очень быстро. У Симки щекотнуло (уже не впервые за сегодняшнее утро) в горле, и он, чтобы сохранить мужество, включил в себе храбрую песню: «Жил отважный капитан, он объехал много стран…»

Маму и Андрюшку скрыла стоявшая на перроне будка. В горле защекотало сильнее, и Симка высунулся из окна почти по пояс. Нора Аркадьевна тронула его за поясницу.

— Не волнуйся и не грусти. Радуйся поездке. Она будет хорошей.

И Симка послушался. Ничего другого и не оставалось. Он сказал себе, что и в самом деле все будет хорошо. Мама и Андрюшка сейчас благополучно вернутся домой и потом две недели проживут без особых хлопот, несмотря на его, Симкино, отсутствие, потому что рядом тетя Капа и другие добрые соседи. А его ждет первая в жизни дальняя дорога — когда-то же это должно было случиться!

Он впервые в жизни ехал на поезде. До Ялупаевска и обратно, до Турени, они с Игорем добирались на автобусе. Симку тогда, кстати, изрядно укачало. Но в вагоне укачивать, разумеется, не будет. Подтверждая это, колеса выстукивали бодрый нескончаемый марш. Этакую мелодию длинных путей. Потом Симка в жизни слышал ее много-много раз, потому что, когда вырос, поездить пришлось ему немало. Но то первое утро первого путешествия с высоким летним солнцем над пригородными крышами, убегающими назад тополями и этим вот волнующим перестуком оставило радость на всю жизнь…

А дорога до Москвы после вспоминалась сбивчиво и перепутанно — как отдельные картины на фоне кружащихся полей и размытых зеленых полос, в которые превращались пролетающие мимо вагона леса…

Отрывочно запоминались городки и деревни. Красные трамваи на привокзальной площади Свердловска (Симка видел трамваи впервые). Гудящий мост над Волгой, белый Казанский кремль. Черные былинные церкви Мурома на фоне заката… Потом казалось порой, что все это было очень долго, а порой — будто промелькнуло за два часа.

Симка проводил время у открытого окна в коридоре. Высовывал голову (хотя проводница сказала, что ее запросто может оторвать близким столбом или деревом). Пахнувший лесом и смолой разогретых шпал ветер ставил торчком его волосы. Симка подставлял ветру ладонь — ребром, как самолетное крыло. Если ладонь чуть повернуть вниз, поток воздуха старается пригнуть ее к земле; если вверх — она стремится взлететь. Видимо, это и называется «подъемная сила».