Их хозяина, Кайит-бея, это, кажется, позабавило. Он повернулся к Сандро:

— Будь осторожен, маэстро, берегись, не забыл ли ты, кто мои враги.

Леонардо такое предупреждение показалось странным. Была ли то завуалированная угроза ему? Он еще не вполне оправился от горячки, прекратившейся два дня назад, хотя мучительные нарывы, покрывавшие его руки, грудь, ягодицы, уже исчезли.

Потом калиф велел одному из палачей отдернуть занавеску — и взорам их предстал человек, который, казалось, просто стоял, а на самом деле висел на залитой кровью дыбе. Его истощенное тело было грязно и багрово от кровоподтеков, хотя некогда, вполне возможно, он был красивым и мускулистым — высокий, усатый, с глубоко посаженными, сейчас пустыми глазами. Зубы его были выбиты, руки перевязаны кровавыми тряпками — было очевидно, что ему отрубили пальцы.

— Этот человек был приближенным Великого Турка, дипломатом, послом, как и ты, маэстро. — Кайит-бей снова обращался к потрясенному увиденным Сандро.

— Зачем ты привел нас сюда, повелитель миров? — спросил Леонардо.

Куан слегка тронул его за плечо, давая знак следить за своими словами.

— Ты не можешь упрекнуть меня в нетерпении, Леонардо. Я ждал, покуда ты и твой друг не будете готовы и расположены, чтобы показать вам свои драгоценности. — Калиф обвел рукой картины и фрески. — Это ли не доказательство, как я ценю ваше европейское искусство — настолько, что готов пожертвовать многим, дабы обладать этими бесценными образами.

Леонардо молчал.

— Ты согласен со мной? — спросил Кайит-бей и указал на священника, стоявшего рядом с ним. — Мой имам наверняка не согласен.

— Трудно воспринять красоту искусства, — сказал да Винчи, — рядом с этим…

— Ты думаешь, я привел вас сюда без причины?

— Разумеется, нет, повелитель, — сказал Леонардо, жалея привязанного перед ними узника.

— У меня есть известия, что обрадуют вас, — сказал Кайит-бей. И он мягко обратился к пленнику: — Ты готов умереть?

Человек на дыбе кивнул.

— Тогда повтори нам свой рассказ, и я позволю тебе умереть с честью.

Человек забормотал на нескольких языках, ни одного из которых Леонардо не знал; наконец он прошептал:

— Айше…

Ее держали в горной крепости близ Эрзингана, всего в нескольких днях конного пути отсюда. Но зачем Великий Турок привез ее в Персию?

— А что с Никколо? — не удержался Леонардо.

Янычар одарил его пустым взглядом, а Кайит-бей кивнул.

Палач, тучный и жирный, похожий больше на писца или священника, велел двоим помощникам отвязать турка от дыбы, а затем со свирепостью, удивившей Леонардо, обезглавил янычара широким топором. Когда он бросил в корзину отсеченную голову, губы ее все еще шевелились.

Сандро побелел и не смог сдержаться — он отвернулся от калифа, и его вырвало. Леонардо отвел глаза, и на миг взгляд его задержался на расписном оштукатуренном потолке: там были изображены сплошь ангелы и языческие боги, которые, улыбаясь, смотрели на происходящее с белоснежной высоты небес.

Калиф сдержит слово: голова янычара не будет выставлена на колу для всеобщего обозрения и потехи стервятникам. Он будет погребен в неизвестной Могиле. Слабое утешение, подумал Леонардо.

Благодарение Богу, Айше жива и так близко… ведь Никколо может быть с ней.

Он мог только молиться, чтобы это было именно так.

Но до завершения дела было еще далеко. Калиф давал представление, как в домашнем театре: по мановению его руки отдернулась еще одна завеса, являя взглядам новую жертву. Несчастный лежал на спине внутри шипастой металлической колыбели, подвешенной к потолочной балке на цепи, пропущенной через блок. Голову человека закрывала железная маска, что стягивала лицо, как собачий намордник, и душила железным языком, засунутым в рот; глаза, поразительно голубые, смотрели тускло и мертво.

Колыбель была копией той, что увидел Леонардо, как только вошел в зал.

Калиф приказал опустить ее.

Пленник мог только кряхтеть, когда колыбель раскачивалась, прижимая его к шипам.

Колыбель повисла над полом. Пока один из палачей закреплял спусковой механизм, другой открыл качающуюся клетку и снял железную маску с головы пленника. Металлический язык был мокрым от крови; а еще Леонардо увидел, что зубы пленника сломаны — возможно, когда на него надевали намордник.

Колыбель снова закрыли и заперли.

Леонардо понадобился лишь миг, чтобы осознать, к своему ужасу, что пленник — Зороастро. Он почернел от синяков и запекшейся крови; волосы лоснились от грязи и испарины; он стонал, словно дышать уже было для него пыткой.

Леонардо бросился к колыбели, но палачи заступили ему дорогу.

— Пропустите его, — велел Кайит-бей.

Вначале казалось, что Зороастро не узнает Леонардо: он был точно в трансе, но потом очнулся и потрясенно проговорил:

— Леонардо, это и вправду ты?

Голос его едва слышно шелестел.

— Да, дружище, и Сандро тоже тут.

Боттичелли подошел следом за Леонардо и, потянувшись сквозь прутья колыбели, взял Зороастро за руку.

Леонардо в гневе обернулся к калифу:

— Вели отпереть клетку и выпустить его!

— Когда он повинится, я позволю тебе судить его, — сказал Кайит-бей. — Если тебя это не устраивает, у меня найдутся еще колыбели и слуги, чтобы вздернуть рядом и тебя, и твоего друга Сандро.

— За это тебя и прозвали Красным Джинном!

Леонардо с гневным вызовом вскинул голову, обводя взглядом орудия пыток. Куан попытался вступиться за Леонардо, но калиф не стал его слушать.

— Зороастро да Перетола, поведай своему другу Леонардо, как ты предал меня, — сказал он по-итальянски.

Зороастро не сразу сумел заговорить. Наконец он прошептал:

— Я принял предложение…

— И каково оно было?

— Перейти…

Калиф терпеливо ждал и, когда Зороастро не продолжил, спросил снова:

— Кто сделал тебе предложение?

— Великий Турок.

— То есть наш враг, тот самый, что держит в плену мою родственницу и твоего друга Никколо Макиавелли, не так ли?

Зороастро не ответил: его будто отвлекло что-то неизмеримо более важное. Его пустой взгляд был прикован к потолку, к ангелам… Быть может, ему казалось, что они внезапно ожили, быть может, они манили его, звали к себе, в нарисованный рай.

— А теперь расскажи друзьям, что предложили тебе посланцы Великого Турка.

Не сразу, даже не взглянув на калифа, Зороастро проговорил:

— Место… главного военного инженера.