Николай и Александра переглянулись.

– Я намереваюсь вывезти всю вашу семью, – продолжил Яковлев.

– Нет, – возразил Николай, но уже не так решительно. – Сын мой Алексей нынче не в состоянии выдержать дорогу.

– Увы, похоже, вы правы… – согласился Яковлев. – Придется ехать без него. Алексей Николаевич и остальные члены вашего семейства выедут вслед за вами, как только он поправится. Но вам ехать надо, во что бы то ни стало. И немедленно! Добавлю еще: находясь рядом с сыном сейчас, вы, сами того не желая, усиливаете опасность для его жизни.

Николай и Александра испуганно замолчали.

– Вы можете взять с собой кого-либо из близких – кого пожелаете, – добавил Яковлев.

Николай опять не отвечал. Наконец, вздохнул и спросил:

– Когда же?

– Нынче же утром. До рассвета, – тихо ответил комиссар. – У вас на сборы около восьми часов.

– Однако позвольте, господин Яковлев, – удивился Николай. – Ведь вы только что сказали, что покинете Тобольск не ранее, чем через две недели! Мне послышалось?

– Необходимая предосторожность, – пояснил комиссар. – Постарайтесь упаковаться как можно незаметнее. Предупредите своих людей, пусть будут предельно осторожны. Я навещу вас ближе к вечеру.

Он открыл дверь, пропустил вперед Новосильцеву и вышел.

– Вы будете на собрании? – спросил ее Яковлев, увидев, что к ним приближаются Жильяр и Гендрикова.

– Разумеется, нет – такая скука! – заявила Новосильцева. – У меня масса своих дел. За месяц не переделать.

Когда Яковлев спускался по лестнице, навстречу ему поднимался Гончарюк.

– Заславский только что ушел из города, – сообщил матрос. – Вместе со своей бандой. С ним Авдеев со своим сбродом. Бусяцкий еще здесь. Но тоже готовится к выходу, только завтра. Сведения верные – от знакомого матроса с крейсера «Ослябя».

Яковлев отметил, что пики усов матроса устремлены к зениту.

– Ну, что же, все пока идет, как задумано, – заметил Яковлев. – Что скажете?

– Дело ясное, товарищ комиссар, – заявил Гончарюк. – Будет засада. И крепкая драка.

– Глафира Васильевна считает, что Заславского уже ничто не остановит, – заметил Яковлев. – Но откуда он узнал, что мы выступаем сегодня? Ведь точный срок знают только трое – вы, Новосильцева и я. Кто мог?

– Я так думаю, Василий Васильевич, – предположил Гончарюк, – что сейчас это совсем не важно. Он мог просто-напросто догадаться. Или, независимо от всего, решил выдвинуться на позицию заранее. Чтоб уж наверняка нас не пропустить.

– Жаль. Не хочется стрелять в своих, – проговорил Яковлев. – Братоубийство – дело страшное.

– Какие они нам братья, осмелюсь доложить, товарищ комиссар! – возразил Гончарюк. – У Заславского, кроме Неволина, да еще двух-трех фронтовых солдат, ни одной нормальной рожи-то нет.

– Наверное, – усмехнулся комиссар, – Авдеев и Заславский подбирали в отряд родственные души. Вы лучше скажите мне вот что: вы боевой матрос, две войны прошли. Вам приходилось непосредственно, лично стрелять в живого человека? И убивать?

– Это как сказать… – задумался Гончарюк. – Лично – вот так, руками – нет, не приходилось. Я ведь комендор, в японскую сначала служил на крейсере «Орел» – на флагмане. Под командой господина адмирала Зиновия Рожественского, который хотел «Орел» японцам в плен сдать, но команда с офицерами взбунтовалась и мы посадили крейсер на рифы… Тогда, в Цусимском проливе, я из орудия своего не одну сотню япошек разнес на куски. И в эту войну тоже не мало германцев в Ирбенском проливе покрошил. Но чтобы самому, руками убивать – нет. Такой необходимости не возникало.

– Вот, – подчеркнул Яковлев. – Необходимости не было. Постараемся же всячески ее избежать.

– Ну, это уж как, Василий Васильевич, насчет необходимости! – неодобрительно возразил матрос. – Я так думаю: если на тебя направляют винтарь, то надо стрелять на пару секунд раньше.

– Вы меня неправильно поняли, – сказал Яковлев. – Надеяться на снисхождение или великодушие врага может только дурак. Даже если враг и в самом деле великодушен и снисходителен. Но ведь у Авдеева и Заславского в отряде – не немцы и не татаро-монголы!

– Так оно так, товарищ комиссар, – сказал матрос. – Не немцы и не татары, а хуже в сто раз! Именно потому хуже, что свои. Оттого-то и ненависть сильнее в тысячу раз. Если вы с мужиком из дальней деревни поссоритесь, то помиритесь быстро. А ежели со своим, с родственником поругаетесь – тут вражда надолго.

– Вот именно, – сказал Яковлев. – Все! Выступаем в три часа утра.

– Всех Романовых берем? – спросил Гончарюк.

– Нет, – отвечал комиссар. – Только царя. Может, царица тоже поедет.

– И все?

– Скажет вечером.

Волокуши не понадобились. Сгодились местные сибирские тарантасы – корзины на колесах, отвратительно жесткие, превращающие даже небольшое путешествие в пытку. Николай и Яковлев находились вместе в одном тарантасе, в другом, поменьше, лежала Александра и с ней – Мария. Еще в четырех – слуги и багаж.

Ночь была совершенно безветренная, стоял небольшой морозец. Возки стремительно неслись по тонкой наледи. На крутых поворотах, опасно наклонялись и внезапно тормозили, едва не опрокидываясь, когда попадали на черные острова оттаявшей земли.

Александра при каждом торможении и толчке испытывала невыносимую боль. Сначала она позволяла себе слегка постанывать – так боль казалась меньшей. Потом уже и на стоны у нее не стало сил. Она впала в оцепенение, судорожно сжала челюсти и тупо, окоченело, глядела прямо перед собой. Она уже ничего не замечала вокруг и не отвечала на вопросы и разговоры дочери. А если и отвечала, то невпопад. Мария пыталась поначалу разговорами отвлекать мать от дорожных мучений, но потом и сама обессилела.

Но все это будет завтра.

Сегодня же комиссар Яковлев, появившись на собрании солдат охраны, неожиданно зычным голосом скомандовал построение. Солдатские рефлексы сразу отозвались на властный командирский тон. Отряд быстро и весело построился во фронт и замер по стойке «смирно». Яковлев прошел вдоль строя, пожимая каждому руку.

Вернувшись на свое место, рядом с полковником Кобылинским, он сказал:

– Можете дать команду «вольно», гражданин полковник!

Кобылинский скомандовал, напряжение строя исчезло, солдаты ждали, изучая Яковлева.

– Мои полномочия, товарищи, и моя главная задача, надеюсь, вам известны, – заявил комиссар. – Их сообщил вам председатель вашего комитета товарищ Матвеев. Надеюсь, он точно передал вам сведения. Однако я повторю еще раз. Итак, моя главная задача в настоящий момент – выдать вам жалование, которое вы не получали с сентября прошлого года.

– Можно вопрос? – неожиданно послышался из строя голос Матвеева.