– Их везут на восток! – воскликнул он. – На восток, в Альгарве! Зачем туда отправлять кауниан?

Ответа не было; все альгарвейцы на платформе были удивлены не меньше.

Шагая по улочке в сторону базарной площади Павилосты, Скарню рассмеялся тихонько. Шедшая рядом Меркеля покосилась удивленно.

– Что смешного? – спросила она. – По-моему, город не сильно изменился с прошлого раза.

– Город – нет, – согласился Скарню, – зато я – да. Я уже столько времени провел на твоем хуторе и так редко оттуда выбирался, что Павилоста начинает мне казаться большим городом.

– Да уж немаленьким! – ответила Меркеля, не отставая. Хозяйка хутора не уступала капитану ни ростом, ни силой: на земле она работала с детства, а не последние полтора года, как Скарню. Окинув улицу взглядом, она продолжила: – Повсюду дома, да высокие – по три, по четыре этажа. По-моему, большой город.

– Теперь мне тоже так кажется, – отозвался Скарню. – Но я-то вырос в Приекуле. Поначалу мне Павилоста такой провинцией казалась после столицы. Дело привычки, должно быть.

Мимо прошел альгарвейский солдат с кольцом колбасы. Он оглядел Меркелю с ног до головы и похотливо подмигнул. Ответный взгляд ее мог бы заморозить кровь в его жилах, но солдат, громко расхохотавшись, только двинудся дальше.

– Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть, – прошипела Меркеля. – Есть вещи, с которыми надо бороться, даже если за это убивают.

– О да, – согласился Скарню.

В отличие от большинства валмиерцев, они с Меркелей не перестали бороться.

– Возмездие, – тихонько проговорила она. Только жаждой возмездия она жила в последнее время и ценила Скарню за то, что тот и сам дышал желанием возмездия.

Они миновали плакат на стене: «ЗА ГОЛОВУ УБИЙЦЫ ГРАФА СИМАНЮ – 1000 ЗОЛОТЫХ». Меркеля незаметно стиснула пальцы капитана. В конце концов, это именно он прожег графа насквозь. Хотя иначе это сделала бы сама Меркеля.

Лавка зеленщика оставалась закрытой, хотя в соседних толпился народ. На витрине намалеваны были пять слов: «МЕСТЬ СИМАНЮ – НОЧЬ И ТУМАН». Скарню вздрогнул, хотя на улице не было особенно холодно. Те, кто скрывался в ночи и тумане, пропадали с лица земли. Капитан обнаружил это, навещая товарища-партизана. Так исчезли Даукту и вся его семья.

Думать об этом Скарню не хотелось.

– Знаешь, чего мне больше всего не хватает в Павилосте? – спросил он, когда они с Меркелей подходили к рынку.

Подруга его покачала головой. Светлые – почти седые – прямые волосы разметались.

– Газет, – сообщил Скарню.

Меркеля пожала плечами.

– Своей газеты у нас никогда не было. Должно быть, и правда город слишком маленький. Привозят порой из других мест. Да только в последнее время все газеты полны альгарвейского вранья.

– Это верно, – согласился Скарню. – Но самая главная новость – что рыжикам до сих пор приходится воевать в Ункерланте. Если бы они взяли Котбус, нам бы скверно пришлось.

– Хорошо, что не взяли, – сердито отозвалась Меркеля. – Об одном жалею: что ункерлантцы не так сурово обойдутся с рыжиками, как я бы мечтала.

В этом Скарню не был уверен: солдаты конунга Свеммеля не славились гуманизмом. Он глянул искоса на свою подругу. Поразмыслив, он решил, что она права: как бы ни поступали ункерлантцы со своими противниками, попасть вместо этого в руки Меркели они не пожелали бы.

Упоминать об этом вслух он не стал, опасаясь услышать что-то вроде «Само собой!». Хозяйку хутора еще до того, как альгарвейские солдаты убили ее мужа, привлекало к капитану то, что тот не сдался захватчикам на милость. Он полагал – надеялся, верней сказать, – что это была не единственная причина, но вовсе не был уверен, что не одна из главных.

Вместо ежедневной или хотя бы еженедельной газеты в Павилосте имелся рынок. Горожане и жители окрестностей приходили сюда не только ради того, чтобы продавать и покупать, но и чтобы посплетничать. Площадь патрулировали альгарвейские солдаты, но уже не в таком множестве, как по осени. Не зимние холода удерживали их: большая часть гарнизона отправилась из Валмиеры на дальний запад. Скарню пожалел, что хоть один рыжик все еще ступает по его земле.

Меркеля отправилась покупать иголки и булавки: их на хуторе сделать было никак невозмложно. Скарню галантерея не занимала ничуть. И он отошел к прилавку, за которым предприимчивый трактирщик продавал пиво. Тот кивнул капитану приветливо. Стать вполне своим для местных жителей Скарню не смог бы, даже прожив на хуторе Меркели до седых волос, но он провел в здешних краях достаточно долго и рассказал о себе достаточно мало, чтобы завоевать уважение знакомых. Он молча положил на стойку пару медяков. Трактирщик нацедил пива из большого глиняного кувшина.

Скарню сделал глоток, кивнул:

– Хорошо.

Манера речи по-прежнему выдавала в нем столичного жителя, а попытки изобразить деревенский говор отдавали скверным лицедейством. Проще было изобразить крестьянское немногословие.

– Верно-верно, хотя в такой холод и вкуса не почувствуешь толком, – ответил трактирщик. Он-то был из горожан, и язык у него молол беспрерывно. Вот и сейчас он оглянулся опасливо в поисках альгарвейских патрульных и, не заметив солдат поблизости, наклонился через стойку: – Последнюю новость слышал?

– Вроде нет. – Скарню тоже подался вперед, так что оба едва не столкнулись лбами: – Расскажи, а?

– А то же! Само собой! – дыхнул трактирщик капитану в самое ухо. – Говорят – проверить не могу, но говорят, и против еще ничего не слышно было – говорят, что рыжики снесли Колонну победы в Приекуле.

– Что? – Скарню вскинулся, будто шершнем ужаленный. – Не может быть!

Первые его воспоминания были связаны с этой колонной – самые первые, из тех младенческих дней, когда еще живы были погибшие потом в аварии станового каравана их с Крастой родители.

– Может. Уже, говорят, смогло, правду сказать, о чем и толкую, – ответил трактирщик. – Препаршивое дело, если кто хочет знать, что я об этом думаю… если такой дурак найдется, что вряд ли, если мою жену послушать.

Скарню слышал его лишь краем уха. Одним глотком осушив кружку, он подвинул ее обратно вместе с новой монеткой, чтобы трактирщик налил ему по новой, и припал к кружке снова. Он пытался представить себе панораму столицы без светлой каменной иглы, вздымающейся из сердца городского парка. И не смог. Проще было мысленно затереть королевский дворец, чем колонну.

– Силы горние, – прошептал он. – Они ведь не просто памятник снесли. Они заставляют нас забыть, что мы такое.

Трактирщик непонимающе уставился на него. Дела он вел бойко, но какое образование мог получить? Скорей всего, никакого. А вот о Скарню нельзя было сказать подобного; капитан всегда учился лучше сестры. Валмиера, как и ее северная соседка Елгава, уходила корнями в почву давно распавшейся Каунианской империи. Памятники древности высились по обеим державам, Колонна побед была всего лишь самым примечательным из них. И если альгарвейцы намерены снести их…