Как и рабочие, крестьяне начали с подачи прошений, но не через одну большую демонстрацию, а постепенно, на сельских сходах. Царь в своем манифесте 18 февраля 1905 года призвал «благомыслящих людей всех сословий и состояний словом и делом помочь властям в столь трудное время» и поручил Совету Министров «изучение и рассмотрение поступающих на имя наше от частных лиц и учреждений предложений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния».

По иронии судьбы император сделал это вскоре после того, как отказался принять такую же по сути петицию рабочих, но, тем не менее, крестьяне отреагировали с энтузиазмом, поддержанные в этом чувстве помощью школьных учителей, земских служащих и представителей политических партий.

Последовавшие приговоры (петиции) хлынули тремя волнами: первая — после февральского обращения царя, вторая — после октябрьского манифеста, третья — во время выборов в Первую Думу.

Эти документы следует рассматривать как плоды совместных усилий крестьян и сельской интеллигенции, особенно учительства, часто помогавшего оформлять крестьянские наказы в соответствии с «политической идеологией и концепциями газет, наводнивших деревни». Однако при этом не может быть сомнений, что в целом петиции отражали точку зрения именно крестьян. Меньшевик Петр Маслов, посетивший волостное собрание в Кривом Роге, услышал двух агитаторов, обращавшихся к крестьянам с призывом требовать того, чего они хотят. Крестьяне, изумленные такой возможностью заявить о своих давнишних мечтах, закричали хором: «Мы согласны!», крестясь при этом.

По словам Бернарда Пэрса, наблюдавшего за деревенским сходом в Тверской губернии, крестьяне проявляли «живой интерес» к каждому разделу проекта петиции и требовали пространных объяснений незнакомых терминов. Не было огульного одобрения: некоторые предложения исправлялись, голосование шло по параграфам, и лишь затем, после дискуссии, порой длившейся до полуночи, все прошение принималось более или менее единодушно.

Наиболее популярным требованием, выраженным в приговорах, являлось требование передачи земли тем, кто ее обрабатывает. Буквально каждое деревенское и волостное собрание выступало за отмену частной собственности на землю, за то, что земля не должна быть предметом коммерческих сделок и за перераспределение в той или иной форме помещичьей земли в пользу крестьян на уравнительной основе. «Необходимо уничтожить частную собственность на землю и передать все частновладельческие, казенные, удельные, монастырские и церковные земли в распоряжение всего народа. Землей должен пользоваться тот, кто своей семьей или в товариществе, но без батрацкого труда, будет ее обрабатывать… сколько он в силах обработать».

Эта резолюция крестьян Волоколамского уезда Московской губернии отражала всеобщую точку зрения. Большинство собраний отказывалось рассматривать вопрос о компенсации за экспроприированную землю, но некоторые предусматривали такую возможность, может быть, потому, что те, кто уже стал собственником, успели оценить выгоды подобного положения.

Следующая тема, наиболее часто встречающаяся в прошениях, — косвенное налогообложение и выкупные платежи, воспринимаемые как нечто несправедливое и деспотичное. Во многих петициях содержался призыв к подоходному налогу, основная тяжесть которого ложилась бы на тех, кто способен платить, и — или — к налогам на торговый и промышленный капитал.

Еще одно широко распространенное требование — требование всеобщего, бесплатного начального образования, очевидно, являвшееся следствием расширяющихся контактов с внешним миром и с «многочисленными, как звезды на небе» (так говорилось в одной из петиций) официальными чиновниками, в результате которых крестьяне убедились, что неумение читать, писать и считать ставит их в проигрышное положение. «Одною из главных причин нашего бесправия служит наша темнота и необразованность, которые зависят от недостатка школ и плохой постановки в них обучения: необходимо поэтому введение всеобщего обучения на государственные средства».

Крестьян в меньшей степени, чем рабочих, волновали проблемы гражданских прав и политической структуры империи в целом, но в случаях, когда речь заходила об этом, крестьяне высказывались в пользу какого-нибудь собрания, избираемого всем народом, перед которым правительство было бы в ответе. «Чтобы все начальство от мала до велика было выбрано самим народом и отвечало бы перед выборными от народа, а то теперешнее наше начальство получает деньги, собранные с нас, а нам, кроме вреда, ничего не делает». В некоторых деревнях это означало требование Учредительного собрания; в других пожелания облекались в менее ясную форму. Многие крестьяне требовали прекращения сегрегации и предоставления всех гражданских прав.

В общем, требования крестьян сводились к завершению того, что было начато в 1861 году отменой крепостного права, то есть к передаче им всей обрабатываемой земли и уравнению крестьян в правах с остальным населением страны. Тон и природа петиций напоминали ту, которую подавали рабочие в январе 1905 года. Несмотря на «Кровавое воскресенье» — о чем много говорили не только в городах, но и в сельских местностях, — большинство крестьян все еще чтили царя.

Сельские сходы составляли свои приговоры в том случае, если существовала хоть малейшая надежда, что их услышат. Когда подобные перспективы отсутствовали, крестьяне прибегали к другим методам, но всегда имели в виду одну и ту же цель: получить контроль над землей, самим решать свои дела и обеспечить такое положение, чтобы их просьбы услышали «вверху». Различия между бедными и богатыми дворами, несомненно усилившиеся за предыдущие десятилетия, во многом теряли свое значение в этот период кризиса и неожиданно возникших перспектив. Намного более существенным был конфликт между деревней и внешними властями, включая помещиков, полицию, сборщиков налогов и армию Внутри самой общины инициативу и роль лидеров брали на себя не самые богатые или самые бедные, а те, кого социологи называют «середняками», то есть традиционные хозяева, душа и сердце общины, те, кого новые коммерческие возможности не обогатили, но и не разорили. Следуя за ними, общины старались, по возможности, выступать сообща, в соответствии со знакомой моделью «круговой поруки», принимая на себя общий риск.

На протяжении весны и лета 1905 года крестьяне постепенно брали закон в свои руки. Выступление в одной деревне заражало своим примером соседние деревни, так что беспорядки концентрировались по регионам. Начинаться все могло примерно так:

«Поджигали сноп соломы. По этому сигналу из ближайших деревень быстро собиралась толпа крестьян. Иногда прибывало по 500–700 телег. Толпа направлялась к поместью, сбивала замки с амбаров, перегружала зерно на телеги и мирно трогалась домой».

Методы действия были разные в зависимости от местных экономических условий и отношений с властями. В одних местах крестьяне брали топоры и рубили помещичий лес; в других выгоняли свой скот на помещичьи луга; в третьих распахивали помещичьи пастбища для собственных нужд и засевали зерном; наемные работники часто бастовали. Во многих случаях, особенно когда для восстановления порядка вызывалась полиция, крестьяне захватывали помещичью усадьбу и хозяйственные постройки, забирали все, что могли унести, а потом поджигали, изгоняли помещика и всячески затрудняли его возвращение.