когда он видел ее такой, то был уверен, что моментально кончит. Но он сдерживался, потому что понимал, что остальная часть шоу будет почти такой же захватывающей, если не лучше.

Он двигался жестко, она обхватила его за плечи.

— Ноги выше, — проворчал он, и она немедленно подняла выше ноги, опустив на него глаза.

— Ничто не чувствуется лучше, чем ты, — прошептала она.

Бл*дь. Ему это нравилось.

Майк удерживал ее взгляд и продолжал двигаться, усиливая движения.

— Ничто, малыш, — выдохнула она, ее бедра крепко прижались к его бокам, руки напряглись, она отдавала ему себя. Киска сжималась, дернувшись вокруг его члена.

Майк стал входить быстрее, жестче, ее тело содрогнулось, он просунул руку под нее, обхватил ее за бедра и дернул вниз на себя, включая ускорение.

Она подняла голову, уткнулась лицом ему в шею и, все еще кончая, выдохнула:

— Вот так, детка, трахни меня.

Что он и делал, как она просила.

Затем он запустил пальцы в ее волосы, сжал в кулак, подвинул ее голову, чтобы он мог накрыть ее губы своими, его стон вырвался из ее горла, когда он погрузил член в нее и кончил.

Каждый раз это действие было просто феноменальным. И каждый раз он думал, что следующий раз никогда не сможет превзойти этот.

И каждый раз он ошибался.

Он опустился на нее, и она поцеловала его, ее язык сладко скользил по его языку. Майк втянул ее язык, сначала мягко, затем нарастил интенсивность поцелуя, отчего она захныкала. Затем он прервал поцелуй, скользнул губами вниз по ее щеке к шее и прижался к ее коже губами.

Секс с Дасти полностью отличался от любого другого секса с любой другой женщиной. Даже с Одри он быстро отстранялся от нее. Он не возражал против близости, объятий, но, как только наступала кульминация, с объятиями и прижиманиями было покончено. С каждой женщиной, которая у него была, при каждой встрече, он освобождался от объятий и откатывался в сторону. В конце концов, он никогда не оставался похороненным в женщине, не целовался, не наслаждался ощущением женских конечностей, обвивающих его, запахом их духов, их вкусом на языке, ощущением их тел, обернутых вокруг его члена.

Этим он наслаждался только с Дасти каждый раз. Он не мог насытиться ею, ее запахом, ее ощущениями, их связью.

Он почувствовал, как ее ноги с силой сжали его, и ее пальцы скользнули по его коже спины, легкие, сладкие, другой рукой она погрузилась в его волосы, перебирая. От этого по коже головы и шее побежали мурашки, но не такие уж и плохие.

Он собирался поднять голову, когда ее тело странным образом дернулось, и она издала низкий горловой звук, как будто испытала боль.

Его голова дернулась вверх, он посмотрел на нее сверху вниз, увидев ее добрые карие глаза, наполненные слезами. Наполненные такими слезами, что они полились, скользя по вискам в волосы.

— Милая, что за черт? — прошептал он, она приподняла голову, уткнулась ему в шею, ногти впились ему в кожу, и она разрыдалась. Содрогаясь всем телом в рыданиях, извиваясь, прерывисто дыша, всхлипывания.

Господи.

Он вышел из нее. Это потребовало от него усилий и немалого количества времени, казалось, что своими действиями Дасти хотела зарыться в него, влиться в его кожу, но он поправил джинсы и сбросил рубашку. Затем посадил ее себе на колени, просунул ее руки в рукава рубашки, застегнул две пуговицы, прежде чем она прижалась к нему, уткнувшись лицом ему в шею, а задницей к его коленям, обхватив его руками мертвой хваткой.

Он успокаивающе провел пальцами одной руки вверх и вниз по ее позвоночнику, другой скользнул по ее волосам, повернул к ней голову и прошептал ей на ухо:

— Ангел, возьми себя в руки, поговори со мной. Скажи мне, что не так?

— Да... да... Даррин, — рыдала она ему в шею, и ее тело вздыбилось с еще одним прерывистым вздохом. — Он был бы так... так... сча... счастлив!

Он не ожидал такого услышать от нее. С другой стороны, он понятия не имел из-за чего она так рыдала.

Руки Майка перестали двигаться, он обнял ее и прошептал:

— Дасти.

— Он... он... хотел, чтобы мы были вместе так...так...так сильно, — продолжала она всхлипывать. — И он хотел... хотел... не дожил до этого. И все это… случилось из-за его смерти.

Господи.

Объятия Майка стали крепче, он продолжал шептать ей на ухо:

— Милая.

Она отпрянула, посмотрела на него сверху вниз, ее лицо покраснело, глаза были мокрыми, дорожки слез все еще тянулись по щекам.

— Я знаю, что странная! — воскликнула она. — Говорю о своем бра... бра... брате после секса, но он был бы счастлив, Майк. Он был бы счастлив. — Она высвободила руку из его объятий и провела ладонью по щеке, да так неуклюже, что он испугался, как бы она себя не поранила, но, к счастью, остановилась, сделала долгий прерывистый вдох и продолжила говорить: — Не о сексе, потому что он был немного консервативен, а счастлив за нас с тобой.

— Он хотел, чтобы мы были вместе? — спросил Майк, и она горячо кивнула. — Почему?

— Он читал мои дневники, Майк! — воскликнула она и снова прижалась к нему. — И он знал, что ты хороший парень.

Ее дневники определенно объясняли желание ее брата.

Она шмыгнула носом, Майк снова успокаивающе провел рукой по ее спине, давая ей немного времени, прежде чем пробормотал:

— Моя девочка, ты взваливаешь на себя слишком много, и у тебя не остается времени разбираться со своим дерьмом.

— Нет времени, — пробормотал Дасти, затем шмыгнула носом.

— Тебе нужно дать себе время погоревать о брате, Ангел, — посоветовал Майк.

— Когда? — ответила она вопросом. — У меня нет на это времени с моей стервозной сестрой, подающим надежды подростковым романом, скрывающимися темными, гнусными застройщиками и Рондой, ставящей в тупик науку, будучи первой пациенткой, которая ходит, разговаривает, готовит, покупает продукты, пребывая в коме.

Он не должен был, он точно знал, что не должен смеяться. Но его тело непроизвольно начало сотрясаться от смеха.

И некоторое время он смеялся, поэтому Дасти пробормотала:

— Это не смешно.

Он знал, что она начнет злиться, потому что в ее словах не было смеха, Майк подавил смех и прижал ее к себе, прежде чем мягко сказать:

— Нет,