и зеленую дверь, и то, как за ней что-то с грохотом упало, и страшный лик того монстра, и я поняла, что вновь чувствую вкусы и запахи, вновь вижу и слышу, вновь чувствую все это – причем как бы изнутри, а не просто как некую историю, которой я оплела себя точно коконом. Ощущение было резким и очень похожим на то, как если бы внутри сочного фрукта я вдруг наткнулась зубами на камешек, невесть как туда попавший.

Некоторое время я стояла, совершенно ошеломленная. Любой, кому довелось бы в эти минуты пройти мимо Калитки Привратника, увидел бы, как я стою чуть поодаль с выражением предельной концентрации на лице и мертвым мужчиной у ног. Затем мой мир вновь шевельнулся, сдвинулся с места и стал потихоньку вращаться вокруг собственной оси, а я, очнувшись, схватила Фентимена за штанину, оттащила его подальше, чтобы он совсем скрылся под водой, а сверху еще и бросила несколько мешков с песком, надеясь, что так его, возможно, не сразу заметят. Но я понятия не имела, что мне делать дальше. Я убила Фентимена невольно, совершенно импульсивно, и точно так же невольно начинала уже как бы переформатировать в уме его смерть, называя себя всего лишь свидетельницей, страшно травмированной увиденным. В общем, я пошла домой и стала ждать прихода полиции. Прошло два дня, потом неделя. Давно кончился тот, совершенно несвойственный ранней осени затяжной дождь, и теперь было всего лишь вопросом времени, когда в обмелевшей и почти высохшей луже кто-то заметит тело убитого.

В школу «Король Генрих» я больше не вернулась и подала заявление в «Саннибэнк Парк», никак не ожидая, что продержусь там так долго. Каждый день я рыскала по страницам газет, уверенная, что рано или поздно там появится сообщение о Фентимене. Однако ни одного сообщения так и не появилось. И тогда я совершила то, чего убийце никогда не следует делать: я вернулась на место преступления. И сразу же поняла, почему нигде не было ни слова о найденном теле. Затопленный участок игровых полей рядом с Калиткой Привратника был засыпан толстым слоем всякого мусора и земли. Как я узнала, там вывалили три полных грузовика, а потом тщательно все разровняли, засыпали плодородной почвой и посеяли газон; это, как оказалось, было одной из регулярных попыток бороться с постоянным оседанием почвы, вызванным старыми шахтерскими разработками. Этот кусок школьной территории обнесли временной оградой, чтобы защитить только что посеянную траву. Глядя на крохотные ростки, которые уже успели проклюнуться, я догадалась, что все это успело произойти в течение максимум сорока восьми часов с момента смерти Фентимена.

Трудно поверить, что рабочие как-то ухитрились не заметить тело взрослого мужчины. В этой луже и глубина-то была никак не больше фута. Но ведь мы замечаем главным образом то, что ожидаем увидеть, – вот рабочие и заметили мешки с песком, чей-то грязный мятый плащ. Ну, самое большее – странную кучку осевшего в этом месте мусора, похожую на тело утопленника, что, наверное, показалось им даже забавным. «Сент-Освальдз», как и «Король Генрих», всегда отличался поразительной самоуверенностью и никогда собственную правоту под вопрос не ставил. Ох уж эти мужчины, уверенные, что правят миром! Да любая женщина наверняка бы тело заметила.

Впрочем, Фентимена никто и не искал. Никто не заявил в полицию о его исчезновении. Спасибо Даррену Милку и его тарантулу – весь преподавательский состав «Сент-Освальдз» решил, что новичок попросту утратил самообладание. Вы ведь тоже так решили, Рой? Фентимен не имел ни семьи, ни близких родственников, а дом он арендовал, и лишь когда хозяин дома потребовал его вернуть, поскольку перестал получать по счетам, все-таки шесть месяцев спустя было проведено маленькое и весьма вялое расследование. Собственно, расследование было предпринято в связи с заявлением некой пожилой супружеской пары, заявившей, что Фентимен обманом присвоил все их сбережения – сумма была небольшой по сравнению с той, которую отдали ему мои родители, но все же достаточной, чтобы связать это с внезапным исчезновением проходимца. Сообщение об этом расследовании было опубликовано в «Йоркшир Пост» и «Молбри Икземинер», но далеко не на первой полосе. А мое преступление при этом так и не было раскрыто. Вот так я – в очередной раз – стала убийцей.

Глава одиннадцатая

2 октября 2006 года, 4.18 пополудни

Река памяти – одна из тех рек, что ведут в Аид. Некоторые ее притоки впадают в Лету и тоже начинают дарить благословенное забвение. Другие ведут в Тартар и приносят мучительные угрызения совести. Но я никаких угрызений совести никогда не испытывала. В определенном смысле это, наверное, даже хорошо. Вместо того чтобы угрызаться, я просто плела некий кокон из собственных домыслов, слой за слоем добавляя разные выдуманные детали, пока истина практически совсем не исчезла под этими слоями. И ведь я действительно верила в созданную моим воображением историю; как верила и в существование Эмили Джексон или мистера Смолфейса. Но теперь истине удалось выбраться на свободу. Плотина была сломана, и река потекла с новой силой.

Днем 9 июля 1971 года шел дождь. Я помню капельки воды на моих новеньких красных-прекрасных туфельках. Я пришла в раздевалку «Короля Генриха», чтобы подождать там Конрада, и уселась на скамью напротив его шкафчика. Затем минут через пятнадцать выглянула в коридор – вдруг это мой брат идет – и увидела в коридоре учителя и ученика.

Я сразу узнала Милки и догадалась, что он угодил в какую-то беду. А преподавателем, по-моему, был Эрик Скунс, который в тот год был у Милки классным руководителем и весьма серьезно относился к своим обязанностям. Скунса я тогда, разумеется, не знала, но запомнила его громкий голос и черную мантию, в которой он был так похож на мистера Смартуэйта – на том портрете в библиотеке. Я выждала, спрятавшись за дверью раздевалки, и они благополучно прошли мимо. Я помню, как тяжело и громко стучали башмаки этого учителя по деревянному полу. Затем, когда их шаги стихли, я снова вылезла из своего убежища в коридор и осмотрелась.

Пустая школа, как вы знаете, всегда звучит иначе, чем во время учебного года. Кажется, что, когда все мальчики на занятиях, там вроде бы должна стоять тишина, но в воздухе постоянно висит некий невнятный шум, некое гудение, точно в сонном пчелином улье. А у отсутствия людей, у пустоты свои звуки, и в тот день в школе звучала именно пустота; пустота того пчелиного улья, где все пчелы мертвы. В школе не было ни дополнительных занятий, ни клубных или спортивных мероприятий – уж больно близок был конец