другой стороны, она заметила, что Фил изменился в лучшую сторону. В нем сгладились многие острые углы. Он теперь служил помощником прокурора округа и уверенно двигался вверх по карьерной лестнице.

— Итак, ты собралась замуж за Дика, — сказал он. — И когда?

— Скоро. Когда мама приедет на восток.

Он многозначительно покачал головой.

— Джулия, не выходи за Дика! Ревность здесь ни при чем — я умею проигрывать, но ведь ужасно, когда такая красавица, как ты, ныряет с закрытыми глазами в реку, где дно — сплошь из острых камней! С чего ты решила, что реки — или люди — меняются? Они просто иногда пересыхают или начинают течь по параллельному руслу, но я еще никогда не видел, чтобы хоть кто-то изменил свою сущность!

— Дик изменился.

— Может быть. Но не слишком ли многое зависит от этого «может»? Если бы он был некрасив, но нравился бы тебе, я бы сказал — ну что ж, вперед; может, я и неправ! Но мне, черт возьми, совершенно ясно, что тебя просто заворожили его красивое лицо и превосходные манеры!

— Ты его не знаешь, — ответила верная Джулия. — Со мной он совсем другой. Ты не знаешь, какой он мягкий и отзывчивый. А ты сейчас ведешь себя как злой и мелочный тип!

— Н-да. — Фил ненадолго задумался. — Я, пожалуй, загляну к тебе через несколько дней. А может, поговорю с Диком.

— Оставь Дика в покое! — воскликнула она. — Ему хватает забот и без твоих нравоучений! Если бы ты был ему другом, то попытался бы ему помочь вместо того, чтобы прийти сюда и наговаривать на него у него за спиной!

— Я, в первую очередь, твой друг!

— А мы с Диком теперь — одно целое!

Три дня спустя к ней пришел Дик; в это время он обычно бывал на работе.

— Я пришел к тебе не по своей воле, — беспечно сказал он, — а потому, что Фил Хофман угрожает мне разоблачением!

На сердце у нее словно лег тяжелый камень.

«Неужели он сдался? — подумала она. — Он снова пьет?»

— Речь пойдет об одной девушке. Ты меня с ней познакомила прошлым летом и сказала, чтобы я вел себя по отношению к ней как можно более любезно… Я про Эстер Кэри!

Ее сердце ухнуло прямо в лоно и медленно там забилось.

— Когда ты уехала в Калифорнию, мне стало очень одиноко. Мы встретились с ней случайно. Я ей в тот день очень понравился, и какое-то время мы с ней довольно часто виделись. Затем ты вернулась, и я с ней порвал. Это оказалось труднее, чем я думал; я и не подозревал, что она мной так сильно увлеклась!

— Ясно, — умирающий голос выдал, как она была ошеломлена.

— Попробуй меня понять! Эти ужасные одинокие вечера… Если бы не Эстер, я бы опять начал пить! Я ее никогда не любил — я никого никогда кроме тебя не любил, — но мне нужен был кто-нибудь, кому я нравлюсь…

Он обнял ее, но ее словно пронзило холодом — и он отшатнулся.

— В таком случае любая бы подошла, — медленно произнесла Джулия. — Неважно ведь, кто именно?

— Нет! — воскликнул он.

— Я уехала надолго лишь для того, чтобы ты смог снова встать на ноги, чтобы ты смог опять себя уважать!

— Джулия, я люблю только тебя!

— Но тебе может помочь любая женщина. Так что на самом деле тебе не нужна именно я, верно?

Он бросил на нее ранимый взгляд — Джулия уже не впервые замечала у него это выражение; она присела на подлокотник кресла и провела рукой по его щеке.

— И что ты мне предлагаешь? — спросила она. — Я думала, что ты сможешь накопить сил, потому что преодолеешь свои слабости! И что я получила?

— Все, что у меня есть!

Она покачала головой.

— То есть ничего! Одна красивая внешность — но этого в избытке и у метрдотеля из ресторана, где мы вчера ужинали!

Разговор продолжался два дня, и они так ничего и не решили. Временами она прижималась к нему, чтобы поцеловать любимые губы, но она знала — ее руки сейчас хватаются за соломинку.

— Мне нужно уехать; у тебя будет время все обдумать, — сказал он с отчаянием. — Я не знаю, как мне без тебя жить, но я понимаю, что ты не сможешь выйти замуж за того, кому не доверяешь и кому не веришь! Дядя отправляет меня по делу в Лондон …

На причале в сумерках в вечер его отъезда было грустно. Не рыдала она лишь потому, что понимала: ее сила ее не покидает; ее сила останется с ней и без него. И все же, глядя на то, как туманный свет падает на безупречный лоб и подбородок, как все вокруг поворачивают головы, глядя на него, и провожают его взглядами, ее охватывала ужасающая пустота, и хотелось сказать: «Милый, это все ерунда… Давай попробуем, вместе…».

Попробуем что? Очень по-человечески бросать жребий, чтобы выпало либо поражение, либо победа, но вступать в отчаянную игру, балансируя между нормальной жизнью и катастрофой…

— Ах, Дик, веди себя хорошо, наберись сил и возвращайся ко мне! Поменяйся, Дик… Поменяйся!

— До свидания, Джулия… До свидания!

В последний раз она увидела его стоящим на палубе; он закурил, и отброшенный спичкой свет резко очертил его профиль, словно на драгоценной камее.

IV

И в начале, и в конце рядом с ней суждено было оказаться Филу Хофману. Новость принес ей именно он, и постарался сделать это как можно деликатнее. Именно он явился к ней в половине девятого и осторожно выбросил утреннюю газету за дверь. Дик Рэгленд пропал в море.

Переждав первую бурную вспышку горя, он специально стал разговаривать с ней чуть жестче, чем требовалось:

— Он хорошо себя знал! Его воля иссякла; ему больше не хотелось жить. И чтобы доказать тебе, Джулия, что тебе не в чем себя винить, я тебе кое-что расскажу. Уже четыре месяца — с тех самых пор, как ты уехала в Калифорнию — он почти не появлялся на работе. Не уволили его лишь благодаря дяде; и в Лондон его отослали ради какой-то ерунды. Он окончательно сдался после того, как у него прошел первый порыв энтузиазма.

Она резко на него взглянула.

— Но ведь он не пил, правда? Он ведь не пил?

Фил колебался лишь долю секунды.

— Нет, он не пил; слово свое он сдержал… Он его не нарушил!

— Вот! — сказала она. — Он сдержал обещание и лишил себя жизни, выполняя его!

Фил молчал, чувствуя себя неловко.

— Он