По праву крови, а еще

Чрез единенье доль

Он Францией повелевал,

Великий наш король.

Счастливой женщиной она

На наш воссела трон,

И трое суток длился пир,

Чтоб был Господь почтен.

Шестому Генриху она

Сумела жизнь подать,

В правленье чье не смел француз

И головы поднять.

Под несчастливою звездой

Рожден правитель был,

Но в сердце веру, как и мать,

Он истово хранил.

Ей Оуэн Тюдор мужем стал,

Как минул срок вдовства,

Чей отпрыск Эдмунд, славный принц,

Возвысился едва.

Седьмой, английский дивный перл,

Из Генрихов взошел;

Потомок Эдмунда прямой

Британский взял престол.

О, трижды счастлива пребудь,

Небес причащена,

И трижды счастлив отпрыск твой,

Блаженная жена!

Первый Тюдор, великий, но холодный человек, пытался с помощью эпитафии воссоединиться с королевой-бабушкой.

Невозможно закончить романтическую историю Тюдоров без упоминания о мумии Екатерины. После похорон Генриха VII тело королевы эксгумировали. Генрих VIII не относился к Екатерине де Валуа с тем же почтением, что и его отец. Возможно, он был слишком самоуверен, и его не смущало родство с Оуэном Тюдором. Как бы там ни было, тело Екатерины прекрасно сохранилось. Забальзамированная мумия лежала на виду у всех в Вестминстерском аббатстве и по меньшей мере на триста лет сделалась одной из достопримечательностей Лондона.

Джон Уивер в сочинении «Надгробные памятники» писал о том, что увидел:

«Екатерина, королева Англии, жена Генриха V, лежит в ящике, или гробу, с незакрепленной крышкой. До нее могут дотронуться все, кто пожелает. Она сама навлекла на себя это наказание, поскольку ослушалась мужа и родила своего сына, Генриха VI, в замке Виндзор».

Во времена Карла II бедную Екатерину показывали любопытным за два пенса. Сэмюел Пипс, летописец той эпохи, отличавшийся легкой вульгарностью, пишет, что не только видел тело, но и «поцеловал в тот день королеву».

И только при Георге III с этим безобразием покончили, и прах некогда прекрасной Екатерины перенесли в склеп Вестминстера.

Вот так, сидя на стене в Англси, я задумался о правдивой истории, которая могла бы стать сюжетом романа. Ни Екатерина, ни Оуэн не знали, что их опасная любовная связь когда-нибудь попадет на страницы книг. Интересно, что бы сказал Оуэн Тюдор, знай он, что настанет день, и на голову его внука возложат снятую с тернового куста корону?

Пять веков назад Тюдоры занимались фермерством на Англси, и в любой день вы сможете увидеть дым, поднимающийся из труб Плас-Пенминийд, а вечером услышать мычание возвращающегося домой стада.

4

Ранним вечером я въехал в крепость Арвон, иначе Карнарвон. В этом городе более восьми тысяч жителей, и все они, как мне показалось, говорят по-валлийски. Сначала я подумал, что это место ничем не примечательно, но постепенно его особая атмосфера увлекла меня. Городок обладает собственным характером, отличающимся от всего, что я видел в Уэльсе. Несколько лет назад у меня были точно такие ощущения, когда я приехал в Галвей на западном побережье Ирландии. В тот раз я подумал: «Странный ветер дует в этом городе, ирландский ветер. В Дублине я был иностранцем наполовину; в Галвее я — абсолютный иностранец».

Карнарвон в этот вечер был абсолютно валлийским городом. По каменным улицам дул валлийский ветер, как тогда, в Галвее, — ирландский. Я чувствовал себя чужим и одиноким.

Приехал я в базарный день, и на площади в ожидании автобусов собралась большая толпа. Люди выглядели усталыми, но были по-прежнему разговорчивы. Я постоял рядом, послушал живую и быструю речь. Судя по взрывам смеха, тут раздавались шутки, а также передавались шепотком сплетни. Забавно звучали тонкие детские голоса. Женщины говорили резко и властно, мужчины отличались низкими голосами. Я бы все отдал за то, чтобы их понять. Интересно, сколько времени мне понадобится, чтобы научиться хотя бы нескольким валлийским фразам, достаточным для того, чтобы проникнуть в местные секреты? Я снова прислушался к быстрой и певучей речи и понял, что никогда не смогу научиться этому языку. Даже Джордж Борроу, похвалявшийся своим знанием валлийского, выставил себя глупцом, когда поехал по Уэльсу, изумляя людей тем, что он считал их родным языком. Как странно было стоять в толпе, слушать людей, которые в ожидании автобуса покупали пластинки или новую лампочку для приемника, и сознавать, что они говорят на языке древних бриттов! Валлийский, как и все живые языки, должно быть, прошел многие стадии в своей долгой истории, и мне было интересно, много ли сохранилось в нем от древнего наречия. Понял бы этих людей тот самый бритт? Возможно, одно или два слова.

Странное чувство нахлынуло на меня в этой толпе. Когда стоишь на испанской или итальянской площади, то всегда сознаешь, что у тебя в кармане паспорт, а за этим паспортом — выдавшее его министерство иностранных дел. Но валлийская толпа порождала чувство незащищенности. Я прекрасно знал, что, стоит мне повернуться к стоящему рядом со мной человеку и задать ему вопрос по-английски, он весьма любезно ответит мне на моем языке, — и все же какое-то смутное беспокойство тревожило мою душу. Потомки древних бриттов были для меня большими иностранцами и казались более опасными, чем французы или итальянцы. Как будто я был римским шпионом в британском городе первого века, засланным сюда императором Клавдием.

Из-за утла выехали автобусы с написанными на бортах по-английски маршрутами, однако пассажирам кондукторы отвечали на валлийском языке…

Смеркалось, я пошел по направлению к замку. От открывшегося вида перехватило дыхание. На фоне заката четко рисовались темные стены, бойницы, башни и ворота, запертые на замки и засовы. Там спали весь ужас и все великолепие Средневековья. Что за место!

Казалось, только что прогремел туш в исполнении многочисленных труб. Прислушайся и услышишь, как эхом откликнутся горы. Жизнь здесь словно остановилась. Она великолепна и ужасна: великолепна в своей силе, ужасна — в мрачных амбициях, похожих на треснувший раствор между камнями. Замок Карнарвон — самые великолепные руины в Великобритании — тянется мертвыми стенами к небу. Удивительно, как столь завершенное и суровое по своему назначению здание уцелело до наших дней. Оно — словно замороженное в камне.

Я шел по уже стемневшим улицам и думал, что неизменным источником общения и информации в Англии является паб. Сейчас мне тоже необходима компания, но что я буду делать в здешнем пабе, где все говорят на валлийском языке, который восхищает меня и в то же время приводит в отчаяние? К тому же на меня там посмотрят с подозрением, как на чужака. И все-таки я решил рискнуть.