На кладбище женщины едут обыкновенно на телеге и во время поездки считают долгом помочь вдове или дочерям оплакивать умершего; плачут громко, с причитаниями нараспев, но показывать плачевный вид вовсе не обязательно, и вслед за причитаньем с той же телеги до вас доносится веселый смех и болтовня. По возвращении с кладбища, у ворот дома, где был покойник, все проходят между двух костров, снимают белые халаты, умываются, и затем уже входят в дом. На время похоронной процессии нанимают музыку; часто нанимают музыкантов и в то время, когда еще покойник стоит в доме, или, чаще, у небогатых – во дворе, потому что из жилых комнат гроб выносят и ставят в палатке; музыка в это время играет, по-видимому, обыкновенные пьесы; ничего печального в ней не слышно, по крайней мере, для европейского слуха. Ближайшие родственницы, а также сыновья умерших выходят оплакивать своих покойников на улицу утром и вечером, на заре, и это продолжается что-то долго, недели две, кажется.

Свадебного пира в Китае мне не удалось видеть. Раз только в Пекине случилось встретить на улице процессию с музыкой, в сопровождении множества нарядно одетых мужчин и женщин; говорили, что это несут приданое невесты в дом жениха. Все вещи несут на виду, а так как китайцы очень любят все делать напоказ, то образовался обычай носить в этой процессии не действительное приданое, а вещи, взятые напрокат из лавок. В больших городах есть особые лавки, дающие вещи напрокат – пронести в процессии, надеть на один раз; попользоваться временно по уговору на какой-нибудь срок можно и платьем, и домашней мебелью, и посудой и т. д.

Бывают ли в Китае праздники, соответствующие нашим крестинам, я не могу сказать, но день рождения празднуется. У китайцев есть обычай, на наш взгляд, странный, – это давать числительные имена вместо собственных. Можно встретить человека с именем Семьдесят два, Тридцать пять, Чиу-ля, Саним-у и т. п.; даются они иногда в честь годов дедушки, бабушки или в память какого-нибудь события. Иногда просят назначить имя ребенку человека постороннего; раз с подобною просьбой обратились к моему мужу, когда мы стояли в палатках, недалеко от китайской деревни. Крестника принесли к нам; вместе с ним принесли курицу и блюдо забродившего ячменя, из чего китайцы приготовляют напиток, заменяющий наш квас. По совету нашего переводчика, муж мой нашел в словаре подходящее, по его мнению, слово Лиллн, – «сильный», и дал его мальчику – к большому, по-видимому, удовольствию дедушки, приносившего ребенка. Я слыхала также о других подобных случаях.

Детей китайцы очень любят, каждый мечтает о продолжении своего рода. Католические миссионеры жалуются, что китайцы-католики, получающие образование в их семинариях, редко делаются священниками, именно вследствие требования монашеского обета от католических священников. Если у китайца нет своих детей, он усыновляет кого-нибудь, иногда покупая для этой цели ребенка у бедняков.

Обыкновенно китаянки имеют помногу детей. По крайней мере, в деревнях нас обыкновенно поражала масса ребятишек. Говорят, что китаянки часто умирают от послеродовых болезней. Молока у матери обыкновенно много, если только мать не голодает, но в больших городах у бедняков часто, говорят, его вовсе не бывает; ребенка в таких случаях выкармливают мучною болтушкой.

Рядом с большою любовью к детям, в Китае существует обычай детоубийства; объясняется это, конечно, трудностью добывать пропитание, и особенно сильно развивается этот обычай в местах густонаселенных. Говорят, что это делается обыкновенно повивальной бабкой; она при рождении ребенка, которого родители не желают оставить в живых, льет на него холодную воду до тех пор, пока ребенок не задохнется. Убивают обыкновенно девочек. Около города Куку-Хото (или Гуй-хуа-чена по-китайски) по ночам часто слышен вой волков. Миссионер Кейла говорил, что волки приходят к городу подбирать выброшенные трупы детей. Во многих городах Китая есть приюты для брошенных детей. Многие родители прямо отдают в эти приюты детей. В настоящее время христианские миссии также основывают приюты, но в них почти никогда не бывает мальчиков. Миссионеры раздают детей на прокормление по деревням, а когда подрастут, берут их в приют, где за ними ухаживают китаянки-христианки. Содержатся эти приюты просто: девочек приучают к работам в огородах и на пашнях и к самым обыкновенным рукодельям; в некоторых приютах учат китайской грамоте настолько, чтобы дети могли читать молитвенник в церкви; иногда их выучивают петь в церкви латинские молитвы.

Когда девочки подрастут, их выдают замуж, и окрестные крестьяне, говорят, охотно женятся на приютках, считая их более порядочными, чем обыкновенные крестьянские девушки, а может быть, потому, что миссия дает своим воспитанницам небольшое приданое, тогда как, женясь на девушке из родительского дома, жених еще сам должен сделать подарок родителям невесты.

Миссионеры хорошо отзываются о нравственности китайских женщин; говорят, что нарушение верности замужними женщинами – большая редкость, между тем мужчины отличаются большою распущенностью нравов. Семейная жизнь китайской женщины часто бывает очень тяжела, и потому самоубийства между китаянками очень часты. Самостоятельная жизнь для китайской женщины немыслима, и потому жены часто отравляются после смерти своих мужей. В последнем случае отравления часто, может быть, совершаются не только вследствие причин экономических, но также и потому, что китайское общество принимает самоубийство вдовы с уважением; по крайней мере, я где-то в европейской литературе о Китае встретила такое сообщение.

Вероятно также, что причину частых самоубийств в Китае нужно искать и в привычке к куренью опиума. По словам миссионеров, страсть эта распространяется в Китае с каждым годом все более и более. Теперь часто курят и женщины, и даже дети, девочки, и начинают курить все раньше и раньше. Дом, в котором мать – курильщица, мне кажется, можно узнать сразу; вообще в Китае грязно, дети оборваны, но там, где мать курит, все это еще в десять раз хуже. Курильщики, по крайней мере, треть дня не принадлежат себе; они томятся желанием курить, делаются при этом вялыми, многие начинают страдать разными болями, – у кого болит голова, у кого желудок, и каждый такой человек старается бросить все дела, улечься на кан и устроить прибор для курения; накурившись, человек остается с час времени или более в состоянии дремоты, а некоторые при этом крепко и тяжело засыпают, и уже после этого у них наступает период оживления. У иных этот период малозаметен или бывает непродолжителен, у других, напротив, напоминает опьянение, – человек делается болтлив, весел, склонен к пению. Самое страшное в этой привычке, кажется, то, что курильщику необходимо постоянно увеличивать свою порцию и курить все чаще и чаще.

Курильщику трудно бывает самому поддерживать свою трубку, поправлять огонь в лампе, подкладывать опиуму, равномерно подогревать его, – вот почему курильщики-мужья часто требуют от своих жен раскуривания трубки и, таким образом, втягивают и их в привычку курить, а матери для той же цели привлекают к этому своих детей. От курения опиума развивается нервность: дети у матерей-курильщиц родятся, большею частью, болезненные, плаксивые, раздражительные, а для успокоения ребенка ему опять дают опиума, внутрь. Курение опиума распространено больше в тех округах, где сеют мак и приготовляют опий дома; там он, конечно, дешевле. Свежий опиум не так вреден; особенно разрушительно действует на здоровье опиум, получаемый из остатков в трубках; а такой, в большинстве случаев, курит городской бедняк.