Но постройки в березовой рощице больше не существовало.

От нее остался фундамент, печная труба, кухонная мойка и обуглившийся туалетный столик. Белый как снег пепел слепил глаза, несмотря на солнечные очки, но в груде обгоревшего мусора Эве удалось разглядеть наручники и нечто похожее на ружейное дуло.

Лишь только Анетта сообщила мне о прибытии полицейских, я позвонил Эве и сказал, что получил от Лизен Карлберг кое-какие сведения, касающиеся Бергстрёма.

– Мы сейчас у него, – ответила Эва. – Здесь все сгорело.

Я издал удивленный возглас.

Весь день Эва провела на участке Бергстрёма, а вечером с четырьмя начальниками, прокурором Бенгтзеном и Лизен Карлберг слушала записанные на диктофон показания Лизен в комнате для совещаний полицейского участка.

Когда подошла очередь вопросов, Лизен отвечала взвешенно и толково.

Минуло четыре дня, прежде чем криминалисты отыскали на пепелище останки человеческих тел. Одного тела. Никто не делал предположений о существовании второго.

Еще через день установили, что сосед Герта-Инге Бергстрёма Джонни Бенгтссон погиб во время пожара.

Спустя еще некоторое время криминалисты нашли на территории бывшего дома наручные часы, которые ассистентка Бергстрёма Гудрун Квист опознала как принадлежавшие ее начальнику. Таким образом выяснилось, что владелец дома Герт-Инге Бергстрём тоже погиб в огне.

Инженер пожарной безопасности из Мальмё Мильтон Габриэльссон заявил, что восстановить картину происшедшего в подробностях не представляется возможным.

– Это тайна, покрытая мраком, – констатировал он. – Очевидно, огонь распространился молниеносно. Поскольку дом стоит в стороне, никто не увидел катастрофы.

Андерслёв, ноябрь

Между тем мы с Арне работали.

Мы написали статью для сайта газеты, в которую Анетта Якобссон послала отснятое на участке Бергстрёма видео.

В бумажной версии под наши с Арне материалы отвели двенадцать страниц.

Мы доказали, что «убийца с розгой» и Герт-Инге Бергстрём одно и то же лицо.

Из номера в номер мы излагали его историю, открывая читателю новые и новые подробности, и таким образом продержались не меньше недели.

Каждый материал серии предварялся нашими с Арне парными фотографиями, на которых мы выглядели как Хелан и Хальван[73], с той разницей, что дурацкая шляпа была только у одного.

Я давно собирался ее спрятать, хотя бы перья.

Янссон, он же Щенок, сопроводил уже первую нашу публикацию сопутствующей статьей, посвященной статистике пожаров в Швеции. Но в следующем номере редакция поместила опровержение: Щенок назвал инженера пожарной безопасности Мильтона Габриэльссона Хильтоном Габриэльссоном и привел неправильные данные по числу как пожаров, так и погибших в них за последние несколько лет.

Это слишком даже для Щенка.

В своих статьях мы с Арне не особенно выпячивались, отводя главную роль в расследовании инспектору Эве Монссон. Ее же донимали журналисты: за неделю Эва дала несколько интервью в газетах, выступала на радио и телевидении.

В результате операции Интерпола жертвы Бергстрёма обнаружились в Германии, Англии, Франции, США и, конечно, ЮАР, где его опознала Анли ван Яарсфельд.

Полицейский Гонсалес из Техаса сообщил Эве Монссон по электронной почте, что мужчина, похожий на Бергстрёма – крупный швед с ужасным английским, – действительно высек эскорт-даму в отеле Далласа, однако ареста избежал, поскольку заинтересованным сторонам удалось договориться.

Наконец объявилась молодая женщина из полиции Хельсингборга по имени Линн Сандберг, пожертвовавшая выходным ради того, чтобы приехать в Мальмё и встретиться с Эвой Монссон.

Линн видела фотографии Бергстрёма в газете. Она узнала в нем человека, которого чуть не задержала когда-то возле автобусной остановки в Сольвикене.

Линн Сандберг вместе со своим коллегой по фамилии Лаксгорд патрулировала улицы, и этот человек показался им подозрительным. Однако кроме того, что он заснул в машине, придраться оказалось не к чему, и мужчину отпустили.

Эва Монссон сказала, что на их месте, вероятно, поступила бы так же.

Тем не менее фамилия коллеги – Лаксгорд – показалась ей странной.

Андерслёв, Рождество

Рождество я отмечал в Андерслёве, у Арне.

Погода была как на заказ: слегка прикрытая снегом земля, температура чуть ниже нуля и голубое небо. Сконские пейзажи словно сошли с рождественских открыток и навевали ностальгию.

Но, как всегда, за парадным фасадом жизни пряталась темная сторона. «In every dream home a heartache», как поет «Roxy Music»[74]. Ни я, ни Арне, ни Лизен не раскаивались в сделанном, хотя, вероятно, нам следовало бы позвонить в полицию. Мы виноваты в смерти двух человек, а с этим не так-то легко примириться.

Тот, кто утверждает, что равнодушен к смерти, лжет.

Несколько дней после событий в надворной постройке Герта-Инге Бергстрёма настроение Лизен и Арне колебалось от полной апатии до странного радостного возбуждения. Я объяснял им, что случилось то, что случилось, так легли карты и теперь с этим ничего не поделаешь, однако и сам терзался не меньше их. Я удивлялся собственной эгоистичности, но в глубине души радовался, что так легко отделался.

Бергстрём не успел публично уличить меня во лжи, зато я разоблачил его. Я не знал, насколько во всем этом был замешан Джонни Бергтссон, но по его вине умер по крайней мере один человек, а значит, можно считать, что и его настигло правосудие.

Картину происшедшего нельзя было восстановить во всех подробностях. Нам оставалось только догадываться, стал ли причиной смерти Бергстрёма удар клюшки Арне, или он умер от удушья или разрыва сердца.

И со всем этим приходилось жить.

Джонни Бенгтссон, очевидно, погиб, получив порцию дроби в желудок, но ни я, ни Лизен не поняли, кто именно нажал на курок. В конце концов мы сошлись на том, что это сделал сам Джонни.

Отныне нам суждено было мучиться одними и теми же видениями и просыпаться от одних и тех же кошмаров. Случившееся объединило нас до конца жизни. Мне оставалось только удивляться самообладанию, которое проявила Лизен во время единоборства с Бенгтссоном, и тому, как быстро она пришла в себя после всего этого.