Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы пишете в своём введении, что книга Ваша написана "для россиян. Для нас самих", а не для иностранцев, поскольку "автора терзает смутное подозрение, что вряд ли среднестатистический житель Лос-Анджелеса, Бристоля или Женевы, дрожа от нетерпения бросится в книжную лавку и, листая этот скромный опус, будет с изумлением восклицать: "Надо же! Оказывается, эти загадочные русские вовсе не пьют водку из самовара, чистят зубы по утрам и не покрываются холодным потом, услышав жуткую аббревиатуру «КГБ» Кто бы мог подумать!" А что же здесь неправильно? Что Вас так удивляет. Разве наши великие русские писатели гуманисты не писали о русском пьянстве в деревнях? Да Вы почитайте сегодняшнюю книгу режиссёра Никиты Михалкова «Мои дневники 1972–1993» о его службе во флоте на Дальнем Востоке. Там, во-первых, он сам с товарищами бесконечно пьёт спирт, а, во-вторых, описывает, как местное население пьянствует беспробудно. Разумеется, у него не всё правда, но, как говорится, нет дыма без огня. И зубы у нас не все чистят по утрам. Некоторые чистят вечером, а иные совсем не чистят. Бывают и такие. А что касается холодного пота при произнесении «КГБ», то ведь и Вы пишете о страхе перед этой организацией в Вашей семье, о том, что бабушка Вашей матери была дочкой зажиточного прусского "сельского капиталиста", "но в семье об этом говорить не любили – нехорошо, когда у офицера командного состава Советской армии (моего отца) вдруг в родственниках обнаружилась чистокровная немка, да ещё с кучей родственников, наверняка бежавших в Западную Германию". Стало быть и Вы боялись, что об этом прознают в КГБ. Тем самым Вы подтверждаете миф, который якобы хотите развенчать. А на самом деле в КГБ, несомненно, знали о Вашей прабабушке и родственниках, но мудро решили не трогать отца, ибо у него ничего преступного не было. Вот в чём правда. У меня, например, дед был по происхождению молдавский дворянин, управлял имением помещика, и его чуть было не расстреляли после революции, да вступились за него крестьяне, утверждавшие в своём письме, что он был справедливым и добрым человеком. И никаких преследований ни его сын, ни его внуки со стороны властей не имели.
Так что мифы мифам рознь. Вы иной раз правильно опровергаете мифы, но порой сами создаёте новые, особенно когда пишете о Советской власти. Я ещё только начал читать Вашу книгу, но мне она уже очень не нравится тенденциозностью, неграмотным отражением многих фактов с позиции советскофобии, с позиции любви к царю и богу.
Думаю вернуться к этому разговору по прочтении всего опуса.
Особая русофобия Мединского
Нет, на самом деле, министр культуры России в своей книге «Мифы о русском пьянстве, лени и жестокости» выступает в роли борца с русофобией, которая появляется в странах Запада, по мнению автора, не случайно, а по вполне объективным экономическим причинам. В главе «Основа для чёрного мифа о России» на стр. 153 пишется: «В эпоху древней Руси разные области Европы жили слишком изолированно. В XIV–XV веках Европа только приближалась к границам Руси. А в начале XVI столетия, после завоевания Псковской земли, централизованное государство Российской, Московия становится реальным конкурентом Запада. И экономическим конкурентом, и геополитическим.
Россию начинают бояться. И принимают меры, порой не особо корректные».
И действительно, разве можно считать корректными по отношению к России действия Ливонского ордена, который приказал задержать и посадить в тюрьму российского посла Шлитте, опасаясь усиления военного потенциала России, когда в 1547 году Иван Грозный поручил тому «завербовать в Европе и привезти в Москву докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их», а также других специалистов разных областей добычи полезных ископаемых, мастеров ружейного дела, строительства городов и т. д.,? Такая же судьба постигла вторую группу ремесленников, руководителей которых Иоганна Цегендера и Вольфа из Страсбурга посадили в заключение на пять лет, взяв клятву не пытаться пробраться в Московию (стр. 155).
Правда, на стр. 177 автор начинает главу «Страх и предубеждение» с фразы «В 1700 году Россию ещё не боятся». То есть в шестнадцатом веке её начинают бояться, а в начале восемнадцатого ещё не боятся. «Но вот наступают годы Семилетней войны 1756–1763 годов. Российские вооружённые силы наголову громят одну из сильнейших армий Европы – армию Пруссии» (стр. 177). А через две страницы даётся описание этого периода «Семилетняя война – время невиданной активизации всех негативных стереотипов, извлечение на свет божий всех скверных суждений, всех отрицательных мнений о России и русских.
Середина – конец XVIII века – время формирования основных политических мифов о России, трансформация литературных и бытовых мифов в политические. Тех самых, которые до сих пор невероятно мешают нам жить» (стр. 180).
Но не кажется ли странным ожидать от Европы хвалебных песен о России, когда её армия победоносно входит в Берлин, который ничем самой России тогда не угрожал? Россия отстаивала свои имперские интересы и интересы других воюющих с Пруссией государств. Кому же это понравится? И кто же не станет говорить пакости о своём враге? Мы ведь тоже не ругали Германию, а даже заключили с нею мирный договор и приглашали их специалистов в свою страну, и успешно торговали с нею до последнего дня, когда она вероломно напала на Советский Союз, преследуя имперские цели. И антифашистские статьи появлялись в нашей печати крайне редко, не смотря на разгул фашизма в Германии, хотя в ней самой было немало немцев, боровшихся в то время с фашизмом, объединившихся в подпольную организацию «Красная капелла», о трагической судьбе которой написал в своём дневниковом романе «Мемориал» чисто случайно избежавший смертной казни участник этой организации писатель Гюнтер Вайзенборн. Зато после нападения на нас мы уже камня на камне от фашистов не оставили, тогда как даже сегодня есть немало приверженцев фашизма. И это вполне естественно. Врагов никто не уважает.
Однако цель моей статьи состоит не в том, чтобы оспаривать объективность докторской диссертации Мединского, которую, по словам автора, он изложил, если можно так выразиться, в популярном виде, материал которой «хотелось донести до читателя, но давать научный текст в адекватном «диссертационном виде» значило бы подвергать читателя испытанию». И продолжает далее на стр. 499: «Я постарался найти компромисс и адаптировал текст, сократил его в два