Или другой пример. 1 августа 1941 года наша разведка добыла указания МИДа Великобритании послу Англии в Японии о политике Англии на Дальнем Востоке в случае нападения Японии на Советский Союз. В нем подчеркивалось: «Наши соглашения с СССР специфически лимитированы совместными действиями только против гитлеровской Германии… Мы не имеем каких-либо договорных обязательств порвать отношения с Японией в случае, если она нападет на СССР. Отсрочка такого шага даст нам возможность продолжать на месте наблюдать за развитием японской политики. Мы будем прилагать все усилия к возможно более тесному координированию нашей политики с действиями США». Что это, как не сговор с американцами, ущемляющий наши интересы?

Хотел бы отметить большой успех нашей контрразведки и разведки в 1941 году в пресечении разведывательной работы наших союзников против нас.

Правильное использование подставленного американскому военному атташе генералу Файмонвилу агента НКВД «Электрика» позволило, по существу, контролировать работу американских военных представителей.

Наша разведка и контрразведка в изучении разведывательных мероприятий англо-американских союзников всегда опирались на данные взаимодействия с военной и военно-морской разведками Красной Армии и ВМФ. Без наших военных аналитиков мы, конечно, не могли бы определить смысл разведывательных операций военных атташатов Англии и США. В специальных записках разведывательных управлений наркоматов обороны и ВМФ давалась развернутая квалифицированная оценка смысла действий офицеров военной и военно-морской разведок Англии и США в Москве, Мурманске и Владивостоке.

Совместная операция Разведывательного управления НКВД и контрразведки по проникновению в резидентуру английского посольства в Москве также имела исключительно важное значение. Нам удалось решить эту задачу не сразу. Первоначально она закончилась неудачей. Мы хотели выйти на англичан через их агента в 20-е годы, графа Нелидова, арестованного поляками и захваченного нами в 1939 году. К возобновлению связи с ним в Москве англичане отнеслись с большим недоверием. В. Зарубин, который работал с ним, успеха не достиг, и Нелидов повесился после нескольких неудачных встреч с представителями английской разведки в гостинице «Метрополь».

Но руководящий работник нашей контрразведки, бывший нелегал в США («Гранит») — Норман Бородин достиг впечатляющего успеха, перевербовав одного из видных английских разведчиков. В годы войны этот человек сыграл роль не менее важную, чем Ким Филби. Это был Ральф Паркер. В 1937–1939 годах он был резидентом английской разведки в Белграде под прикрытием должности консула. Уже тогда начались первые контакты с ним по линии нашей агентуры. 30 октября 1941 года Паркер появился в Москве как корреспондент английской газеты «Таймс» и ряда ведущих американских газет. Паркер был одним из наиболее ценных сотрудников английской резидентуры, возглавлявшейся представителем «Интеллидженс сервис» генералом Хиллом.

Следует отметить, что фактически ряд корреспондентов американских и английских газет выполняли тогда функции так называемых подрезидентов разведки. В некоторых случаях они сами проводили вербовку агентов, правда, не отбирая у них соответствующих обязательств по сбору разведданных, а легендируя свои действия расписками советских граждан о сотрудничестве с американскими и английскими средствами массовой информации.

Норману Бородину успешно удалось осуществить операцию по перевербовке Ральфа Паркера. Знаменательна его судьба в дальнейшем: английская контрразведка почувствовала, что он участвует в двойной игре, и постепенно Паркер перестал пользоваться доверием «Интеллид-женс сервис». В 1947–1948 годах он был корреспондентом газеты «Ньюс кроникл», а в апреле 1949 года, почувствовав близкое разоблачение, сделал, насколько я помню, письменное заявление о своем желании остаться в СССР. В 50-е годы Паркер стал корреспондентом коммунистических и левых лейбористских газет и журналов в Москве.

Я не буду вдаваться в весь комплекс наших непростых отношений с союзниками в 1941 году Хочу подчеркнуть, однако, что обстановка в Скандинавии и угроза развязывания войны на Тихом океане-оказывали на них существенное влияние. В напряженные моменты лета и осени 1941 года информация советской разведки из этих регионов имела важное для советского командования значение.

9 сентября 1941 года резидентура НКВД в Стокгольме сообщила в Центр информацию о положении в Финляндии, о больших потерях финской армии, ограничивавших ее возможности содействия немцам в критический момент сражения за Ленинград. Что особенно важно, подчеркивалось наличие серьезной проамериканской ориентации в правящих кругах страны. Это было использовано нами. Американское правительство по нашей просьбе оказывало давление на финнов с тем, чтобы они остановились на рубежах старой границы и воздержались от продолжения наступления на Ленинград, чего от них требовал Гитлер.

Большую помощь в оценке обстановки в Скандинавии, в изучении переплетения англо-американских и немецких интересов в этом регионе нам оказала наш ценный агент «Гриша» — антифашистски настроенный французский дипломат и источник «Роз Мари» — популярная актриса, негласный член Компартии Швеции Зара Леандор. Ее часто принимали там в германском посольстве на высоком уровне.

В Стокгольме для советской разведки сложились непростые условия для работы. Назначенный туда резидентом незадолго до войны А. Граур не справился с выполнением сложных поручений. Осенью 1941 года наша резидентура была усилена опытными работниками: Б. Рыбкиным (Кин) и его помощницей З. Воскресенской (Ириной). Им удалось на полную мощь задействовать наших ценных агентов Терентия, Клару, оперработника под крышей ТАСС И. Стычкина (Абрам) и несколько сгладить конфликтные отношения сотрудников разведывательного аппарата с послом А. Коллонтай.

На этот счет в советской и постсоветской литературе бытует много мифов. В частности, о том, что НКВД следило за Коллонтай в Швеции как за бывшим членом оппозиции, что у нее, якобы прикованной болезнью к постели, буквально из-под подушки сменивший Рыбкина резидент Рощин (Разин, Валерьян) выкрал ее личные архивные записи и отправил их в Москву.

В действительности же ситуация была иной. Коллонтай считалась своенравной женщиной. Но как человек известный в международном женском движении и в прошлом связанная с оппозицией, она держалась Сталиным за границей в качестве приманки для Запада, «обложенная» со всех сторон, в расчете на то, что на эту личность выйдут с какими-то предложениями, адресованными оппозиционным кругам в советском руководстве.

Этот замысел, о котором мне говорил Берия со слов Молотова (при этом, видимо, передавалось мнение Сталина), состоял в том, что Коллонтай следует держать как наш форпост, открытый к зондажам, и как нестандартную фигуру, перед которой будут ставить какие-либо деликатные вопросы. (В шифропереписке нашей резидентуры с Центром Коллонтай называлась «Хозяйкой».) У нас было достаточно оснований полагать, что на Западе существуют определенные круги, которые ищут такие связи. Но эта ставка на Коллонтай была ошибочной, хотя мифов вокруг ее роли, ее архива, переписки и того, что она скрывала свои симпатии к оппозиции, расплодилось предостаточно.