кухне жарит котлеты. У них бывают жуткие побоища, когда она ловит его возле трубы. Он по всем окнам шарит, не я одна в поле его зрения.

— А ты бы задернула занавеску.

— Зачем! Пусть его. Ты не представляешь, какие у них изумительные свары.

— Ия, на тебя это совсем не похоже. Ты же добрая.

— К идиотам? Нет.

Они посидели, поспорили так. В конце концов Ия задернула занавеску. Липочка заговорила о своем.

— Неужели ты ничего не понимаешь, Липа! — ответила, выслушав ее, Ия. — Если они, такие, предлагают помощь, то, значит, это им почему-то выгодно. Им нужен очередной скандальчик, возле которого они погреют руки. Вот и вся механика. А скандал они раздуть сумеют, был бы повод. Уже сколько такого всякого было! Не хватает, чтобы и вы с Антониной впутались. Знаешь, я посоветуюсь с Булатовым. Если удастся.

— С Булатовым? — Липочка ошеломленно смотрела на Ию.

— Да, а что?

— Но он же…

— Ах, сейчас начнутся эпитеты, почерпнутые у «Немецкой волны»! Не будь, Липа, дурой. Вас там всех, в вашем мире искусств, друг на друга ловко натравливают эти зарубежные борцы за советское искусство. Каждый такой эпитет, прилипший к тому или иному писателю, художнику, музыканту, — это их успех, их победа, и они наверняка получают за это по таксе. Если укоренилось мнение о Булатове, что он рутинер, сто долларов, если сталинист, — пятьсот, если еще в юности, проявив каннибальские наклонности, съел отца, — уже целую тысячу. Если будет сформулировано, что молодой художник Свешников — фрондер, мисс Браун заработает себе на норковую шубу. Сейчас, кстати, от этих норок все ошалели, и, если на тебе ее к зиме не будет, ты, Липочка, не человек, с тобой порядочные здороваться перестанут. И чтобы хоть как-то отделяться от вашей братии порядочных, я сошью себе из барана, из обычного барана, да-да, и выйду на перекрестки улицы Горького.

— Тебе можно. — Липочка вздохнула. — Ты даже и без всего, а вон телескопы на тебя наводят.

— Так вот, — заключила Ия, — завтра посидите дома, а я, если смогу, привезу к вам Булатова. И мы сообща все решим. Так?

— Уж не знаю, — тянула Липочка.

— А я знаю. Так! Пошли! Ты можешь катить домой. А я отправлюсь в телефонную будку. Но только учтите с Антониной: ничего этой змее, если она нас опередит, определенного, никаких согласий и обещаний. Они расстались на углу. Ия вошла в будку автомата.

— Василия Петровича? — ответил ей уже знакомый женский голос. — По весьма приятному контральто я вас, кажется, научилась узнавать, милочка. Увы, его нет дома. Должна вас огорчить. И не льстите себя, пожалуйста, надеждой, что вы единственная, с кем он проводит время. Не льстите. — Трубка была повешена. Звучали короткие гудки.

Чего же тут льстить или не льстить! Не за препровождением времени обращается она на этот раз к писателю Булатову. А за очень и очень важным общественным, а может быть, и государственным делом. Если он способен был заниматься тем. чтобы помочь советской женщине вырваться из Турина, куда ее занесла нелегкая, то судьба художника Свешникова — дело нисколько не менее важное.

Ия решила доехать до дома, где жил Булатов, и самым вульгарным образом, как делают истеричные почитательницы знаменитых теноров, дождаться его у подъезда. Когда бы он ни вернулся оттуда, где он не только с ней проводит свое время.

Улица была вся каменная, без палисадников, без сквериков, в которых можно было бы найти скамейку. Ия ходила и ходила по тротуару, постукивая каблуками и чувствуя, как у нее все тяжелеют и тяжелеют ноги. Эта однообразная, размеренная ходьба неимоверно утомительна.

Булатов подъехал, когда у нее уже шумело и стучало в голове. Она как-то странно дернулась навстречу ему, вышедшему из машины, и невольно вспомнила утверждение одного американского профессора: «Усталый человек — безумный человек». Да, усталость делает человека не совсем нормальным. Он вял, недееспособен, раздражителен, даже злобен. Ия чувствовала, что в этот момент она и на самом деле совсем не такая, какой бы ей надо было быть.

— Ия?! — сказал Булатов. Он все еще не отвык удивляться ее неожиданным появлениям.

— Представьте, Василий Петрович, я. Но такая, которая уже не в силах стоять на ногах. Можно сесть в вашу машину?

— Пожалуйста! — Он вновь отомкнул замкнутую было дверцу «Волги».

— Я разгуливаю здесь третий час. По камням. На каблуках.

Она села, выпрямила ноги и почувствовала такое облегчение, такое блаженство, что даже зажмурилась от удовольствия, от радости. «Вот сейчас, скоро, через несколько минут, я уже буду совсем другая, не затасканная кляча».

И в самом деле, посидев под его молчаливо вопрошающим взглядом, она заговорила:

— Не пугайтесь, Василий Петрович, на этот раз ничего личного. И это даже не скрытый повод для того, чтобы побыть с вами. Дело вот в чем… — И она стала пересказывать все, что ей рассказала Липочка. — Понимаете, Василий Петрович, у меня ощущение, что тут хотят погреть руки. А вы как думаете?

— Представьте себе, так же, Ия. Вы правы, и вы правильно сделали, что так остро отреагировали на эту историю. Беда наша в том, что мы ко многому пригляделись и стали спокойно проходить мимо такого, которое бы лет пятнадцать-двадцать назад нас спокойными не оставляло. Кто-то там другой все должен видеть, а только не мы. Там, мол, умнее нас люди есть, им виднее, им карты в руки. Вы молодец. Только не знаю, как сам Свешников к моему участию отнесется. А впрочем, это не важно, как он. Важно, как мы с вами. Ну что же, завтра, считаете, надо поехать.

— Да, завтра, Василий Петрович. И хорошо бы прямо с утра. Та американская баба не дремлет. Она очень деловая дрянь. Я познакомилась с ней у отчима на рауте. Пронзительная. — Видя, что он собирается включать мотор, Ия почти закричала: — Нет, нет, я сама, сама доеду! На метро. Вам и так достанется. Я же звонила вам и кое-что выслушала в порядке назидания.

— Что же именно? — Он все-таки включил мотор и прислушивался к его работе.

— Я не сплетница, — ответила Ия, смиряясь с тем, что ее все же до везут до дому. — Между прочим, — сказала она, стараясь сделать это как можно безразличней, — что-то о вас не слышно в последние дни: ни по радио, ни в газетах — нигде.

— В Псков ездил с товарищами. Несколько чудесных дней.

Ия молча завидовала тем, с кем провел в Пскове эти несколько дней Булатов. До чего бы ей хотелось побывать там вместе с ним!

Назавтра, оставив машину