– Ну что, брат, где наша не пропадала?

Путь к богатству будущего капиталиста начался лет сорок назад. В один прекрасный день четырнадцатилетний Аркаша вышел из дверей родной школы в Мерзляковском переулке у Арбатской площади. Он спустился по улице Фрунзе к Каменному мосту, постукивая ладошкой по гранитному парапету, и, дойдя до середины моста, остановился напротив огромного серого здания, в левом крыле которого громоздилась раковина кинотеатра «Ударник». Официально здание значилось Домом правительства, там действительно жили сильные мира сего. Однако после выхода в свет знаменитого романа Юрия Трифонова «Дом на набережной» все москвичи стали именовать его именно так. Мальчик понаблюдал за белоснежными речными трамвайчиками, попытался прочитать название фильма на афише кинотеатра «Ударник» и вдруг понял – он больше никогда не вернется в школу. Никогда! Аркадий только что благополучно закончил седьмой класс и пришел к выводу, что больше ему учиться нечему Все необходимые знания он уже приобрел или приобретет в дальнейшем самостоятельно. Ходил Аркадий в школу неохотно, но ходил – не желал огорчать маму, которая справедливо видела в образовании единственный путь к достойной жизни. Об отце он никогда от нее не слышал, а потому не задумывался, «что бы сказал мой папа» по тому или иному поводу.

Роза Ефимовна Кобзарь служила лифтершей в доме, там же, где и жила вдвоем с сыном. И в мечтах видела свою единственную отраду – Аркашеньку – ученым-физиком, как минимум лауреатом Госпремии. Надо сказать, что притязания Розы Ефимовны не были слишком завышены.

Аркадий учился легко, в его табеле четверка встречалась реже, чем пятерка. Он прекрасно усваивал все, что объяснял учитель на уроке, и домашних заданий никогда не делал. «Физик» Петр Игнатьевич не раз врывался в учительскую с воплем: «Каков мерзавец! Потрясающе решено, и логика недетская. Нет, товарищи – Кобзарь далеко пойдет!» (И ведь, оказался прав!) Математичка Евгеша высказывалась более сдержанно: «Мальчик одаренный, вне сомнения. Попадет в хорошие руки – выйдет экономический гений: он умеет соединять философию с точными науками» (и тоже оказалась права!). И всех педагогов Аркадий поражал независимостью суждений и какой-то недетской самостоятельностью.

Возможно, читатель уже мысленно нарисовал портрет типичного отличника: очкарик с высоким лбом и узкой грудью, обнимающий слабыми ручонками стопку книг… Ну нет! Хорошего роста, физически крепкий, Аркадий ни в чем не уступал «физкультурникам» и «хулиганам». Он радовал мать тем, что практически не болел. И за себя Аркаша всегда умел постоять, пройдя с малых лет справедливую дворовую школу кулачного боя до «первой кровянки». Врагов, как во дворе, так и в школе, у него не водилось, что для такого независимого одиночки может показаться невероятным. Но это так. Парнишка спокойно ладил с отпрысками высокопоставленных родителей, «обычными» детьми и дворовой полууголовной шпаной.

Не было у него, впрочем, и близких друзей. Если не считать одного генеральского сынка, которому он протежировал на взаимовыгодных условиях, поедая половину его деликатесных завтраков. Деликатесы Аркадий уважал. Роза Ефимовна благодаря хорошему отношению некоторой части жильцов дома – жен высокопоставленных чиновников – укладывала сыну в портфель бутерброд и с ветчиной, и с хорошим сыром. Аппетит у мальчика был отменный, и не только деликатесы, но и самый простецкий завтрак шел у него за милую душу.

Итак, дойдя до середины моста, он вытащил из портфеля положенный заботливой материнской рукой завтрак – бутерброд, вонзил крепкие зубы в трехэтажное сооружение из бородинского хлеба, щедро намазанного сливочным маслом и любовно проложенного ломтями любительской колбасы, и с огромным удовольствием зашвырнул полный учебников портфель подальше в Москву-реку. Вид расходящихся кругов от места, где только что исчез портфель – символ ненавистной школы, вызвал прилив радости и ощущение полной свободы. Покончив с закуской и слегка поразмыслив – как ему распорядиться своей свободой – пойти в кино или отправиться в парк Горького, Аркадий выбрал прогулки на свежем воздухе. До вечера мальчик развлекался: катался на «чертовом колесе», стрелял в тире, ел эскимо. Таково было его прощание с детством.

Дома он мягко, но решительно объявил матери:

– Мама, я уже взрослый. Хочу, чтобы мы с тобой жили, как Вовкина семья или как Николай Иванович. В школу я больше не пойду. Ты не бойся: буду работать. Но в школу не вернусь.

Роза Ефимовна пришла в ужас, заплакала – и ничего не понимала:

– Ты ведь почти отличник, Аркаша…

Сын только отмалчивался. Мать окончательно растерялась. Но в конце концов, зная характер и непоколебимое упрямство сына, оставила увещевания и постепенно успокоилась, полагая, что со временем Аркадий образумится, пусть даже из него не получится ни ученый-физик, ни даже просто инженер.

Надо сказать, что в Советском Союзе к образованию детей относились заботливо. Подросток должен закончить 8 классов, а потом уж волен идти в техникум или в училище. Поэтому полная свобода действий иногда омрачалась визитами то бывшего классного руководителя, то участкового милиционера, которые поочередно пытались направить блудного сына лифтерши на путь истинный. Но Аркадий дорогу в школу истинным путем не считал и твердо стоял на своем: хватит ему у матери на шее сидеть, пора работать. Устроиться на удобную «официальную» работу парню помогли арбатские связи.

Аркадий возвращался домой и вовремя заметил участкового, направляющегося, судя по выражению безнадежной досады на его лице, в их с матерью каморку – увещевать блудного сына. Мальчик немедленно дал задний ход, но недалеко от дома столкнулся с дядей Жорой, человеком пожилым и весьма почтенным, однако хорошо знакомым Аркадию благодаря общему увлечению и «толкучке» филателистов.

– Постой-ка, парень! Что это я слышу – школу бросил? Только что мне Василий, ваш участковый, жаловался: со шпаной дел невпроворот, но с ней все ясно, а тут – приличный парень, ни одного привода, как рехнулся. Одной левой учился почти на одни пятерки, а если б потрудился – мог и на медаль пойти. Школа поди в трауре?

– А что она мне даст, эта школа? – не выдержал Аркадий. – Как мы с матерью живем, Василий Никитич вам рассказать может. Почему я должен год, три и сколько там еще штаны протирать да время терять? Ученым быть не хочу. Да и вы ведь не по научной части, а вас уважают, и живете хорошо. Скажете, это всё школа дала?

Дядя Жора откровенно веселился, но посматривал на юного бунтовщика с интересом и, можно сказать, с симпатией:

– Школа, да не та. Я со школой не ссорился, хотя и строгостей таких тогда не было. И техникум окончил, чтоб бумажку иметь… Я терпеливый, ты, видать, нет. А работу хорошую нашел?

– Хорошая на улице не валяется…

– То-то и оно. А парень ты толковый, соображаешь быстро, с людьми ладишь, да и зарываться не зарываешься, хоть и пацан… Давай-ка я тебя в свою контору пристрою. Должность твоя, сам понимаешь, будет первая от конца, зато времени свободного останется предостаточно. Есть кое-какие связи в школе рабочей молодежи, бумажку справим, чтобы инспектора отстали.