не найдя себе нанимателя за желаемую цену, вновь вернулся со своей выхоленной и напомаженной армией — хоть сейчас на парад! — и расположился в замке Гробуа, защищенном с одной стороны долиной Йерры, а с другой — огромным густым лесом, протянувшимся до Валентона и Вильнёв-Сен-Жорж.

Привыкнув к выходкам герцога, вернулся и де Тюренн и занял выгодную позицию на холмах Вильнёв, встав там лагерем, и стал предусмотрительно ожидать последствий. Он выжидал, не предпринимая никаких действий.

Герцог на этот раз обиняками заявил о своих намерениях. Он, де, намеревается поступить на службу к господину принцу и ухаживать за мадемуазель де Монпансье, окруженной золотым ореолом своего несметного богатства.

Как и в прошлый раз, весь Париж устремился в лагерь герцога Лотарингского, восхищаясь его войском и устраивая праздники. Героиней праздников была, само собой разумеется, Мадемуазель, которая не преминула спросить у герцога, по какой причине он удалился в прошлый раз. Со слезой в голосе Карл ей признался, что «позволил себе поддаться уговорам кардинала де Реца» — кардинал де Рец, надо отметить, вел себя в последнее время тише воды ниже травы — и предложениям двора, в чем теперь бесконечно раскаивается».

Теперь Карла можно было видеть при утреннем туалете Мадемуазель, он стоял на коленях перед ее постелью и осыпал Анну Марию Луизу восторженными комплиментами, клянясь быть ее преданным слугой. И точно так же уверял в неизменной дружбе принца де Конде. И Мадемуазель, и Конде ему верили, поверила и Изабель и в один прекрасный день поехала вместе с принцем на обед в Гробуа, чтобы полюбоваться удивительной армией герцога. Чем не порадовала Мадемуазель, которая обвинила герцогиню де Шатильон в желании соблазнить Карла.

Разумеется, на деле ничего подобного не было, но Изабель и де Конде видели в Карле чуть ли не посланца небес, который поможет им на совсем других основаниях вести переговоры с двором, обойдясь без помощи испанцев. Испытав огромное облегчение, Изабель прекратила переговоры с аббатом Фуке, огорчив его этим без меры. Эти переговоры уже не носили официального характера, так как вместо Фуке был назначен господин д’Алигр. Но аббат был влюблен в Изабель самым отчаянным образом, и возможность получить полную отставку болезненно его задевала. В тот день, когда Изабель дала ему понять, что их встречи откладываются на неопределенное время, а скорее всего навсегда, он пошел напролом, перестав скрывать свои чувства:

— Вы прогоняете меня, посчитав, что теперь я для вас бесполезен?

— Ничего подобного! Я всегда буду рада видеть у себя такого друга, как вы!

— Друга? Помилуйте! Вы прекрасно знаете, что я без ума от вас и жажду стать вашим возлюбленным!

— Но вы тоже прекрасно знаете, что это место занято.

— Конде всеми силами стремится к собственной гибели. Вам может понадобиться покровитель.

Слово «покровитель» не понравилось Изабель, оно оскорбило ее гордость. И она не замедлила сделать ответный выпад.

— Герцогине де Шатильон-Колиньи, урожденной де Монморанси, может покровительствовать только король или принц королевской крови. Но не Базиль Фуке!

— Вы так думаете? Я считал вас умнее! Но со временем вы поймете, что были не правы в своем пренебрежении, и вполне возможно, в один прекрасный день…

— Никогда! При моей знатности грозить мне можно лишь отсечением головы!

— И вас оно не пугает?

— Моему отцу было двадцать семь, когда он с улыбкой поднялся на эшафот. Я его дочь и сожалею, что в благородной игре клинков не участвуют женщины. Но не сомневайтесь, аббат! Приближается время, когда нелепая война закончится, жизнь вернется в привычное русло и после помазания короля все будут служить ему без задних мыслей.

— Тут я с вами совершенно согласен и буду преданно служить королю, потому что служу Мазарини, чьи мнения король разделяет.

— А благородный отъезд в изгнание Мазарини — не более чем очередная комедия!

— Почему бы и нет? Игра стоит свеч! А вот вашему обожаемому принцу, вполне возможно, придется наслаждаться лишь своими прошлыми триумфами. Да и вам, может быть, тоже…

— Поживем — увидим.

Пренебрежительно передернув плечами, она повернулась к аббату спиной и позвонила в колокольчик, вызвав слугу, который проводил гостя к двери.

Переговоры между королевским двором и принцем де Конде закончились ультиматумом четвертого октября. Парламент подчинился, народ требовал мира. Легкие прогулки и ставшие скромными праздники в лагере Гробуа позволяли предположить, что герцог Карл готовится к отъезду. Так оно и было. Тринадцатого октября все узнали, что верный своим привычкам герцог Лотарингский ночью свернул лагерь и исчез. Но на этот раз исчезновение войска не повергло принца де Конде в негодование.

— Я последую за ним, Изабель, — открылся он своей возлюбленной, когда, узнав новость, она приехала к нему. — Я как раз собирался ехать к вам, чтобы сообщить об этом. И узнать из ваших собственных уст, готовы ли вы ехать со мной?

Вопрос был неожиданным. Изабель смотрела на Людовика, не в силах ничего понять.

— Ехать с вами?.. Но куда?

— Туда, куда поеду я…

— В Нанси вместе с армией герцога Карла?

— Нет. К испанцам… Во Фландрию.

— Вы не поедете туда! — воскликнула она в ужасе. — Вы не станете изменником! Только не вы!

— Если я хочу остаться в живых, у меня нет другого выхода. Наши совместные усилия ни к чему не привели. Я вынужден защищать собственную жизнь и жизнь своих близких. Ваша жизнь мне дороже всех, и поэтому я собирался к вам…

Он обнял ее, она прижалась к нему, опустив глаза, полные слез.

— Я люблю вас, моя голубка, — прошептал он, целуя ее склоненную голову, а потом погрузил руки в пушистые волосы и повернул к себе ее лицо и коснулся губами губ. — Бог мне свидетель, я уезжаю с тяжелым сердцем, но если не увезу вас с собой, дни мои будут безрадостны… А ночи еще безрадостней. Вы нужны мне! Я нуждаюсь в вашем огне, удивительной жизненной стойкости, ласковых руках, нежном теле, благодаря которому мои ночи превратились в волшебные сказки!

Он целовал Изабель, и ее сердце дрогнуло. В этот миг она поняла, что обожает своего принца и не хочет ничего другого, как позволить ему себя увезти. Что ее счастье в его власти и что никогда она не будет счастливее… Но она не имела права его слушать. Если бы она уехала, не осталось бы никого, кто встал бы на его защиту и постарался вымолить для него прощение, когда он устанет жить в чужих краях, вдали от всего, что любит. И потом…

— Я в отчаянии от предстоящей разлуки с вами и почла