Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для расширения кругозора между делом рассказывали курсантам, как организуется крупная акция, как выглядит воздушный конвейер, когда тяжелый транспортный «Руслан» заходит на посадку на захваченный оперативной группой (для чего, собственно, вас и готовят) аэродром, а на его место тут же садится новый, а в воздухе уже стоит гудящая карусель тех, что ожидают своей очереди, да еще, чиркая предрассветное небо инверсионными шрамами, проносятся парами истребители прикрытия. Утром такая «оприходованная» страна просыпается уже при новых порядках. «Что?! Когда?! По какому праву?! Мы соберем парламент! Мы будем жаловаться в ООН!» – «Ну что ж, валяйте, ваше право. Жалуйтесь. Если, конечно, ваше новое правительство вас поддержит». – «Как новое? Почему новое?» – «Да уж как-то так случилось, извиняйте. Мы тоже сперва понять ничего не могли: глядим, а у вас правительство новое. И главное, просит нас о помощи. Ну, думаем, отчего не помочь хорошим людям, раз просят…» Так в Чехословакии было, так же и в Афгане. Местные вояки еще только начинают задыхаться от возмущения, а дело уже сделано: аэродромы в чужих руках, своим самолетам посадки нет, только чужим, то есть советским. И они садятся, садятся, садятся, а из аэропортов расползаются во все стороны, как метастазы неизлечимой болезни, бронетехника, боеприпасы, артиллерия, армейские штаты, ну и, конечно, они, скорохваты, тут же немедленно. «Потому как что? – спрашивал их капитан Бардак, инструктор по практическо-оперативной подготовке. – Потому что врага упредить – это святое дело, это надо завсегда! И хоть на полшага, хоть на четверть подошвы, хоть на долю минуты – самую долю, – а упреждать его должно завсегда…»
Про Ивана Лукича Бардака ходили целые легенды, как ни про кого другого. Всегда удивительно, как это получается: есть что-то необычное за человеком, а в личном деле ни строки. Никто никому ни слова. А все откуда-то знают: «Этот? У-у, этот там-то и там-то был, то-то и то-то натворил, вот вам и мельчайшие подробности, включая ту, что у него на сгибе слепой кишки была язва, да он ее оперировать отказался – сначала, мол, задание…» Бардак, если верить слухам, попал в ОМСДОН, сгорев где-то в Африке: не то в Ливии, не то в Южном Йемене. А может, еще в Сомали. Во всяком случае, у него, видать, не случайное присловье было: «Не ходите, дети, в Африку гулять!» А ребята чего? Ребята ржали, конечно, все допытывались у Ивана Лукича – не про Африку, на хрен она сдалась! – про Афган, потому что, перед тем как на базу подготовки ОМСДОН попасть, Бардак сначала залетел в Афган, и очень вовремя залетел – как раз перед тем, как наши дали Бабраку Кармалю у кормила стать.
У капитана было много поговорок, но особенно курсантам запомнились две: «Не ходите, дети, в Африку…», и еще он говорил, как инвалид в электричке: «Сам я в войне не участвовал, но был ранен при обороне…» Если хватало времени, уточнял, что именно и где он оборонял. Чаще всего театром его боевых действий оказывался не Аден, не Бейрут, а Пятый Украинский фронт. Какой-нибудь эрудит из числа слушателей обязательно удивлялся вслух: «Так не было ж такого, товарищ капитан! Всего четыре Украинских было…» – «Вот что, – прерывал его Иван Лукич, – только дурень не может знать, что был еще Пятый Украинский, ташкентское направление!..» Ну хохма и хохма, поржали и забыли. А вот это: «Сам я в войне не участвовал…» – это ко всем без исключения курсантам привязалось намертво. Особенно им нравился этот заход в конце занятий: знали, сейчас последует рассказ о каком-нибудь эпизоде из боевого прошлого капитана. Мало того, что слушать такие байки было необычайно интересно, они, по общему мнению, были лучше любых практических занятий. И хотя после таких откровений курсанты часто незлобно подшучивали над фамилией капитана и каламбурили, к примеру: «В голове у нашего Бардака полный бардак», каждый из них хорошо знал, что у Ивана Лукича с головой полный порядок.
* * *
Обмазаться дерьмом и притвориться дохлым, сутками сидеть в ледяной воде с камышовой трубкой в зубах, не шелохнувшись, часами кормить комаров… И в то же время уметь, нисколько не думая о последствиях, наскочить нахрапом на вдесятеро превосходящего численностью врага, одним куражом лишить его способности к сопротивлению; владеть оружием, как вилкой или ложкой, как собственными руками, так, чтобы рассечь до седла человека, попасть из винтовки на полном скаку в подброшенный пятиалтынный, неделями сидеть в седле, то есть в седле и спать, и есть, а на землю спускаться лишь для того, чтобы справить нужду. О ком это? Что это за сказочный герой? А это, братцы, никакой не герой, поскольку не один человек, а целый народ, вернее, мужская его половина. Правильно, это все о казаках – о людях войны. Как одни рождаются для искусства, так казак рождается для войны. Конечно, теперь война не такая, как прежде, нечасто на ней приходится обычному воину стоять с противником лицом к лицу; война теперь плохо различает слабого и сильного, трусливого и храброго – техника глушит всех подряд без разбора: какая разница 500-килограммовой бомбе, скрипач ты или пулеметчик?
А особо тяжко нынешнему воину от знаменитого интернационализма. С одной стороны, вроде бы все даже романтично: помощь братьям по миропониманию, союзникам – настоящим или потенциальным. А с другой стороны, все тайком: и помощь, и военное участие, и награды, и в личном деле у тебя же самого те же люди, которые тебя посылали, пишут какую-то хреновину, например, «командировка на объект номер такой-то»… И поди чего докажи, когда дело до пенсии доходит, докажи, что ты воевал на самой настоящей войне, что из тебя кровь пускали, может, даже инвалидом сделали… Да и это все – хрен бы с ним, пережили бы и то, что «братья» сплошь и рядом никакими не братьями оказывались и вместо благодарности либо злобного косяка на тебя давили: «Оккупант!», либо норовили ножик сзади в спину воткнуть… Бог с ним, что разные радиоголоса на разные лады по всему миру тебя проклинали и пугали тобою детей. Самое тут, ребята, отвратное, что Родина, твое родное государство готово было в любой момент отречься от тебя, предать забвению, вытоптать самую память
