— Ведро-то впопыхах оставила, — сокрушалась баба Вера в наступившей после взрыва тишине, когда все уже расселись в подвальчике. И тут же зазвенело во дворе свалившееся из-под облаков ведро.

— Вот так-то! — сказал Юра, словно это он показал уникальный фокус с ведром.

Посидели еще некоторое время, выжидая.

— Кто бы мог подумать, что снаряды будут рваться в Москве! — задумчиво проговорил скорняк из своего угла. — Да скажи кто-нибудь вслух об этом лет десять назад, его бы в психушку положили до конца жизни. Уколами бы всю шкуру испортили…

— Отбой тревоги. — объявил полковник, но все еще некоторое время сидели в задумчивости, размышляя над словами скорняка.

Когда через полчаса выбрались во двор и осмотрелись, то увидели, что странное растение исчезло, словно его и не было. На месте его дымилась большая воронка от взрыва.

Всю осень вокруг дома продолжалась изнурительная окопная война с переменным успехом. Акуны выбили с позиций люберецких, но в это время их лагерь захватили Манаки. Разъяренные любера, которые перешли на сторону немцев, польстившись на большую зарплату, вышибли из траншей солнецевскую группу, перекупленную в свою очередь американцами. Солнцевские почти без боя захватили бывший лагерь Манаков. К декабрю восстановилось первоначальное положение, так что Новый год справляли по своим углам.

По телевизору почему-то говорили уже по-иностранному, куда-то пропали дикторы и дикторши с подвывающим местечковым акцентом, их заменили хищные заграничные бляди, лопотали по-своему.

Окружающие дома были окончательно снесены с лица земли, воевали уже на равнине, на семи холмах, но ни одна случайная пуля не задела дом, потому что каждая воюющая сторона считала его своей собственностью и относилась к ней со священным трепетом, так что жильцы жили вполне спокойно.

А вскоре произошло одно событие, стоящее особого упоминания. На рассвете, благополучно миновав укрепления, к дому подъехал ладный возок, запряженный парой косматых крестьянских лошадей. Следом шла привязанная к возку корова и телушка, сзади жались овцы. С возка слез коренастый мужичок, стриженный в какую-то древнюю скобку, зычно крикнул, топая сапогами по крыльцу:

— Здесь, что ли, Расея теперь?

— Здесь, здесь, браток, — подтвердил сонный полковник, отпирая входную дверь и пропуская странного гостя.

— Ну, значит, не соврали добрые люди, — успокоился мужичок. — Будем знакомы, Микола — представился он, пожимая всем руки. — Жена, неси гостинец! — крикнул он во двор.

С возка соскочила проворная, справная бабешка, понесла в дом мешки и корзины с припасами. Застучали на кухне ножи, заскворчало в сковородках сало. Пока женщины сообща готовили стол, мужчины неторопливо беседовали, покуривая на крылечке. В отдалении рокотал утрений бой, сизое облачко стелилось низко над горизонтом, сплывало на юго-восток.

— Германец Акуна газами травит, — определил полковник. — Третий раз уж на неделе. Нет бы им отойти к Зарайску. Жалко народ… Табак у Акуна хорош! — похвалил он, обращаясь к Миколе, — за ведро картохи два стакана дают, недорого.

После завтрака Микола отвязал от возка собаку и ушел на запад. Вернулся уже под вечер навеселе, с трофейным аккордеоном. Сытая собака, высунув язык улеглась под крыльцом.

— Жалуются, вошь заела, — сообщила баба Вера, вернувшись с востока из разведки.

— Дело окопное, — вздохнул полковник. — Терпи знай…

— Я, Кузьма Захарьевич, что скажу, — вступил в разговор Микола, — я нынче отодвинул врага-то, гектаров сорок отбил. Народ хлипкий, честно сказать… Нет настоящего фронта.

— Хлипкий-то хлипкий, а глянь как лезет, не дает покою…

— Я так думаю, — прищуриваясь от махорочного дымка, продолжал Микола. — Они ведь ни за что не угомонятся, все будут лезть и лезть… Лучше всего отгородиться от них, хотя бы колючей проволокой. Там вот вы, а здесь будем мы, сами по себе…

— Дырку проделают, — возразил Кузьма Захарьевич.

— А мы у дырки яму с кольями, засаду!

— Так они в другом месте дырку. Не-ет, не отгородишься, — вздохнул Кузьма Захарьевич. — Найдут лаз, такая нечисть…

— Ну, тогда не знаю что, — развел руками Микола.

— А не обращать на них внимания, — предложил Юра. — Жить особо, не глядеть на них…

— Как же не глядеть, когда они в самую рожу лезут, что комарье!

Микола задумался и решительно заключил:

— Хочешь, не хочешь, а отгораживаться надо, не сидеть же сложа руки. Отгородимся, а там видно будет.

— Проволоки одной сколько уйдет! — прикинул в уме полковник. — Где наберешься?

— Придется потрудиться, — согласился Микола. — Мы врага отгоним, а бабы пусть плетут по вечерам. Эх, хорошо! — затуманился он неким давним воспоминанием. — Лучина потрескивает, прялка поскрипывает, песни, разговоры…

Вечером собрались у телевизора смотреть американский боевик.

Впрочем, что-то разладилось в старом телевизоре, мигающая искаженная картинка с недавних пор стала показывать искривленное пространство, супрематические улицы и плоские дома, косо бегающих людей с длинными туловами и коротенькими азиатскими ножками. Юра, провозившись полдня, так и не смог его наладить — лица дикторов еще больше удлинились, они стали походить на говорящих лошадей, а толпы людей теперь бегали на длинных колченогих конечностях, размахивая коротенькими ущербными ручонками и вертя недоразвитыми плоскими головами. Все бы это ничего, сущность от этого не менялась, но аппарат стал огрызаться током на всякое прикосновение и прежде, чем включить его, приходилось надевать резиновую медицинскую перчатку, принесенную для этой цели бабой Верой из травмапункта.

Родионов сутулился на стуле, глядел исподлобья на экран. Во всякой пакости всегда есть нечто притягательное, особенно когда эту пакость еще и ненавидишь всем сердцем…

— О чем картина? — спросил опоздавший к началу Юрка, присаживаясь за спиной у Пашки.

— В двух словах не объяснишь, — сказал Родинов, с ненавистью глядя на экран.

О чем он был, этот фильм? Трудно сказать, о чем, тем более, что досмотреть его не удалось. Успели понять только, что некие чрезвычайно добрые и ласковые существа на жабьих лапах, с вороньим обличьем и козлиными рогами подвергаются нападению со стороны Овнов, злобных, коварных и беспощадных, несмотря на свое овечье безрогое обличье. В самом кульминационном моменте, когда всех уже тошнило от вырванных глаз, клубков растерзанных кишок, когда, судя по всему, рогатые должны были начать свое праведное мщение и в свою очередь рвать кишки и глаза у злобных Овнов, телевизор вдруг вспыхнул, черный клуб дыма вылетел из него, и еще один клуб черного удушливого дыма…