И все это произошло не по вине Алибегова, вообще не считающего себя виноватым хоть в чем-то. Первого из «раскрученных» врагами России в своих собственных пропагандистских целях, но самого настоящего. И можно догадаться, что далеко не последнего. Это было основано на всей нехилой системе, годами работавшей на одно и то же: на разделение нас на категории «нам можно все» и «плати налоги». Национальность здесь действительно не имела решающего, да и вообще заметного значения. Определяющей являлась способность выделить сумму с определенным количеством нулей.

Можно сказать, что именно это стоило нам Москвы.

Почему за демократические ценности больше всех в мире переживает (и навязывает остальным) страна, которая отменила рабство позже, чем дикая и варварская Россия, и где негров все равно не считали за людей еще сто лет?

Почему больше всех в мире с геноцидом борется страна, в которой практически полностью уничтожено исконное население, а выжившие потомки его живут в заповедниках?

Почему за нераспространение ядерного оружия в мире опять же больше всех бьется страна, которая впервые применила его, причем против мирного населения?

ПОЧЕМУ?

И не странно, что речь идет все время об одной и той же стране?

Дмитрий Бобриков, ВИФ-2НЕ

Командующий Единым центральным командованием миротворческих сил в операции «Свобода России», силами Армии США в Европе и собственно 7-й армией США генерал-лейтенант Марк Хэртлинг сидел в дальнем углу громадного кабинета, за громадным столом, под громадной картиной и изо всех сил пытался сохранять спокойствие. Если не в душе, то хотя бы на лице. Он чувствовал, как лихорадка потихонечку двигает вверх, и только надеялся, что его силы воли хватит, чтобы продержаться, сохранив ясность ума и работоспособность. В кабинете, кроме него, сейчас не было никого. Потолочные плафоны давали вполне достаточно света, но он потребовал принести еще несколько настольных ламп, и теперь ходить вокруг занимающего весь центр комнаты стола совещаний стало неудобно: извивающиеся шнуры норовили сунуться под ноги, будто пытаясь дать подножку. Лампы освещали нужные ему для работы документы и карты. Покрытые метками нескольких цветных маркеров, иногда с перечеркнутыми или выделенными контуром абзацами и отдельными строчками. Гражданским в это сложно будет поверить, но бумажные документы никуда не делись после того, как в войсках начали пользоваться автоматическими системами управления. Более того, их даже не стало намного меньше.

Главной на данный момент картой на этом столе была карта Московской области. Отображаемая этой картой площадь была в полтора раза больше, чем площадь Бельгии. Если бы он своими наличными силами захватил Бельгию с такими потерями, какие понес здесь, конкретно в этой фазе операции, его бы сняли с треском, слышимым даже на Луне. Здесь же ему по поводу потерь никто не сказал ни слова. Однако те документы, которые лежали на его столе, дополненные тысячей других, нераспечатанных, создавали в развитых мозгах командующего весьма объемную и неожиданную картину. Русские не дрались в полную силу. Опять. Во второй, наверное, раз после войны с Наполеоном. Вне зависимости от того, что там вопят их собственные СМИ, западные СМИ и «независимые СМИ» нейтральных и даже враждебных Западу стран, русские в этот раз опять предпочли потерять территорию, но сохранить костяк кадровой армии и выиграть себе еще неделю. 22 марта на этом же центральном направлении русские нанесли свой первый и пока последний мощный контрудар «стратегического» порядка — силами не батальонов и бригад, а сразу двух армий. В течение следующих нескольких дней в районе между Великими Луками, Ржевом и Смоленском происходило то, что только самые тупые и твердолобые из политиков могли назвать «миротворческой» или даже «контртеррористической» операцией. Почти полные трое суток русские маневрировали на поле боя тяжелой бронетехникой, мотопехотой, самоходной артиллерией, мобильными средствами ПВО и ровно то же самое делали его собственные дивизии. Сначала две, потом три, а потом сразу четыре, включая одну германскую и одну польскую. Плюс отдельные бригады и отдельные батальоны. Сражение было серьезным, впервые с начала войны, и он вынужден был бросать в него все больше сил. Уже вовлеченные в обмен огнем соединения испытывали значительное напряжение, несли самые настоящие потери, и нельзя было не понимать, что это риск. К чести его офицеров, даже в самые трудные часы ни один из них не сомневался в успехе, в исходе, но риск в наши дни определяется не только на поле боя. У кого-нибудь из высшего политического руководства — вплоть до самого президента, кстати, — могли не выдержать нервы. Он мог не поверить в то, что русские не поймут очевидной перспективы и так и не применят два или все три компонента своего впечатляющего арсенала ОМП. Да, даже в глубине своей территории… Но все обошлось. И можно было даже надеяться, что свою роль сыграли бодрые, наполненные уверенностью в собственных силах заявления и прогнозы, которые генерал-лейтенант Хэртлинг слал домой одно за другим. Отрывая время от настоящей работы, от настоящей войны. Нервы у политиков дома и по странам Европы оказались ничего, достаточно крепкими. Демонстрации пацифистов и славянофилов получали по полной программе: одно-два предупреждения по громкоговорителям — и вперед. Дубинки, слезоточивый газ, перцовый спрей, руки за спину, пластиковые наручники, в автобус, идентификация личности, быстрый суд. Если нет гражданства, высылка из страны или, по крайней мере, угроза высылки. Если эмигрант в первом поколении, намек на то, что подобные демарши противоречат соответствующим пунктам данной в обмен на темно-синий паспорт клятвы. Задействование прочих валов государственной машины, относящихся к трудоустройству, к правам на медицинскую помощь и прочее. На фоне процесса национальной денежной реформы, занимающей немалую долю и собственных мыслей каждого гражданина, и телепередач в его гостиной. Со всеми сопутствующими этому факторами: заявлениями китайцев, возмущениями латиносов, одобрениями и осуждениями европейцев. В такой обстановке, в такой ситуации даже маргиналам нужно было быть или очень тупыми, или очень принципиальными, чтобы не понять степень решительности своего правительства. Чтобы не осознать, что «свобода слова», разумеется, никуда не делась, но разрешенный к употреблению словарь, лексикон, сузился вдвое. Что он уже утвержден и нарушение границ дозволенного будет караться.

В общем, исход сражения на центральном направлении его удовлетворил. Потери даже 1-й бронетанковой дивизии, на которую пришелся главный удар русских, оказались вполне приемлемыми. Дивизия сохранила боеспособность и после перегруппировки и восполнения потерь по некоторым ключевым показателям включилась в преследование отходящего противника. Неожиданно нанесшего повторный контрудар — явно с целью деблокады своих соединений, попавших в охват аэромобильных сил Союзников. Уже менее организованный, но все еще мощный. Пришедшийся в этот раз больше по полякам и немцам. Давший им узнать еще лучше и вкус крови, и вкус победы. Еще сутки, — еще потери, еще успехи. По всем показателям, по всей номенклатуре техники и вооружения, и своей, и союзной, и чужой. А потом русские войска отошли окончательно, еще дальше к востоку. Почти повсеместно разорвав контакт, по крайней мере на уровне «непрерывного обмена огнем стрелкового оружия». Бросив ту часть неисправной и поврежденной техники, которую не могли эвакуировать. Бросив свою столицу. Как ни странно это звучит, но «с блеском выигранная» миротворческими силами за последующие после Ржева дни «битва за Москву» на самом деле не имела места. При том, что сейчас он сидел на юго-восточной окраине Москвы, в районе с жутким названием Текстильщики. Москва до сих пор была сверху донизу обвешана трехцветными русскими флагами, на улицах попадались сгоревшие автомобили, четверть стекол в окнах и витринах были разбиты, где-то валялись даже тела, но вот самого штурма не было совсем. Фактически Москва не защищалась.