Она была права… Он понял это, и причем как будто в первый раз.

Кирри.

Мухи унаследовали землю.

Они шли через поля, усеянные останками, меж груд мертвецов, переступали через лужи засохшей крови. Нагромождения трупов все не кончались. Кожа плотно обтягивала улыбающиеся черепа. Бесчисленные руки с когтями. Тысяча силуэтов отражала тысячи смертей: брошенные, вбитые в землю, сожженные заживо. Недвижные тела в бездушных, чернильного цвета лужах.

Вонь была невыносима, смесь гнили и фекалий. Ветер обволакивал их зловонием, но они шли дальше, не обращая внимания.

Капитан объявил привал. Они разбили лагерь.

Солнце опалило закатный горизонт. Невдалеке сотни трупов шранков громоздились один на другой, как кошмарный валежник. Раздетый до набедренной повязки, Клирик поднялся на вершину, под его босыми ногами трещали ребра, словно корка снега. Вид нечеловека, стоящего на спрессованных останках шранков и сверкающего, как полированная бронза в меди заката, подействовал на старого мага с особой силой. Он сидел подле Мимары, пытаясь разобраться в давно забытом.

Клирик стоял с царственной бесчувственностью, его кожа блестела, словно была натерта жиром.

– Эта война, – начал он. – Эта война старше ваших языков и племен…

Старому магу стало интересно, куда заведет каша из перепревшей памяти нечеловека в этот раз. Будет ли он говорить о далекой древности? Первом Апокалипсисе? Или он заговорит о времени, когда пять Племен еще блуждали по пустошам Эанны?

Неужели он раскроет свою истинную сущность?

Ахкеймион опустил взгляд, посмотрел, моргая, на свои руки, на свои грубые костяшки, грязь, которая чернила его кожу. Сколько времени прошло с того момента, когда он последний раз задавал этот вопрос?

Когда же он позабыл к этому интерес?

– Воины истекали кровью здесь, – изрек Клирик со своего мрачного холма. – Воины налегали на свои щиты и кричали.

Когда в последний раз ему было не все равно? Даже сейчас он испытывал растущее чувство поражения и печали, мучительной безучастности. Голос прошептал внутри него, его голос, спрашивая, есть ли вообще о чем заботиться?

– Такие хрупкие, такие смертные, – продолжил древний ишрой, – но все равно отдают себя во власть случайностей, которые им преподносит мир, отдают свои души на растерзание судьбы.

Весь мир, казалось, выгоревший костер прошедшей славы, от рева пламени до шипения гаснущих углей. Все надежды уносились, скручиваясь дымом, в небытие.

– Собаки едят падаль, – продолжал Нечеловек. – Волки преследуют беременную олениху, старых и ослабевших. Даже лев сторонится когтистой добычи. Только мы с вами знаем это безумие, которое называется войной. Человек и Нечеловек. Только мы преследуем, тех, от кого бегут львы.

И кем он себя возомнил, Друз Акхеймион, чтобы думать, что он может побороть Судьбу, насильно прижать ее к ковру своего ненавистного стремления?

– Мы умираем за то, что мы знаем, – гремел Нечеловек, – а мы ничего не знаем! Поколения обрушивались на поколения, кидаясь жизнями ради своекорыстных догадок, убивая народы во имя невежества и заблуждений.

Сесватха? Значит, он был им? Воплощением древнего героя?

– Мы выдаем нашу жадность за справедливость! Мы называем наши запятнанные руки благодатью! Мы наносим удары во имя алчности и тщеславия, и…!

– Достаточно! – Капитан прикрикнул на высокую сияющую фигуру. Помимо Клирика, только он стоял на ветру, безумнее обычного. – Некоторые войны священны, – проскрежетал он, словно поставил кровавую точку. – Некоторые войны… священны.

Нечеловек посмотрел на него со своей кучи и, моргнув, оставил свой проповеднический тон. Он спустился с наваленных шранков, что создали ему лестницу из голов и торсов, затем спрыгнул в их черную тень с грациозностью льва.

– Да, – сказал он, расправляя плечи, чтобы встать в полный рост. – Достаточно.

Небо потемнело. Вонь пыли и смерти висела в воздухе. Нечеловек потянулся за кожаным мешочком, который висел у него на голом боку.

«Да!» – что-то вскрикнуло в старом маге, наклонившись вместе с ним и заполнив рот слюной. Совершенно точно.

Да! Это все, что имеет значение. Беспокойство уйдет, само. Оно. Само. Уйдет. А если нет, ясность придет, – да! Ясность. Ясность наступит, ясность, необходимая, чтобы справедливо рассмотреть эти вопросы. Вперед! Вперед, старина! Выбирайся из грязи!

Духи животных населяют каждую душу, поэтому человек может делать одновременно несколько дел и испытывать разные желания, к примеру беседовать с соседом и вожделеть к его жене. Но в тот момент, кроме Клирика, ничего не существовало. Инкариол, дикий и темный, но и святой.

Слово, вокруг которого вращается молитва мироздания. Гвоздь Небес отражался на коже его головы, короной, которую могли возложить Сто богов. И это было правильно, а также неизбежно, ибо он правил, как луна приливами, а солнце жизненной силой полей.

Абсолют. Словно отец среди детей.

Он раздавал кирри сидящим скальперам, Акхеймион наблюдал, ожидая своей очереди. Ритуал создавал особую близость. Прикосновение. Предощущение близости, твердая уверенность, что приближающиеся руки не ударят и не задушат. Акхеймион смотрел, как почти обнаженная фигура наклонилась над Мимарой, а она раскрыла губы в жадном приятии. Палец с черным порошком скользнул по ее языку глубже в рот. Она застыла, отведя плечи назад в блаженстве. Впервые он заметил округлившийся живот…

Беременна? Она беременна? Но…

Да!

Воскликнул внутренний голос. Простота необходима, чтобы честно представить все осложнения!

Клирик навис над ним, мимо его плеч неслись сизые тучи, лицо нечеловечески спокойно.

Акхеймион смотрел, как его палец, еще поблескивающий от слюны Мимары, обмакнулся в мешочек. Восхитительный момент. Волшебный, как все маленькие чудеса жизни. Палец показался наружу, на кончике – черная пыль… прах…

Ку’жара Синмой.

Мимара… Беременна?

Кто? Кто же ты?

Честность? Простота! Подставь губы – да!

Палец приблизился, маняще черный. Старый маг открыл рот и запрокинул голову…

«В следующий раз когда ты предстанешь предо мной, – разнесся ненавистный голос над раболепными массами, – ты встанешь на колени, Друз Акхеймион…»

Келлхус.

Акхеймиона охватил холод. Палец замер. Маг встретился взглядом с черными глазами нелюдя.

Келлхус. Аспект-император.

– Нет, – сказал старый чародей. – Больше не надо.

Ей долго не дает заснуть неразборчивый вечерний шум. Ее собственная неуверенная попытка отказаться от кирри на прошлой неделе почти не вызвала любопытства, как ей показалось. Кто знает, что у этих женщин на уме? Но когда отказался маг, странная тревога охватила отряд.