Осторожно отведя волосы, он прежде всего убедился, что, хотя кровь сочилась по-прежнему, голова у Алехина была не проломлена, а только разбита, и, рванув зубами нитку, вскрыл индивидуальный пакет.

— Ничего страшного!.. — прикладывая к ране свежий тампон, возбужденно говорил Таманцев. — Паша, ты — гений!.. Мы их взяли!!! — выкрикнул он и, пачкаясь в крови, несколько раз звучно поцеловал лицо Алехина. — Ты их раскрыл!.. Ты прокачал Мищенко!.. Пашуня, ты даже не соображаешь, какой ты гений!..

Старшина-радист уже скрылся в кустах, за которыми находился его передатчик. В тексте, сказанном ему Алехиным, Таманцев отметил неточность: они безусловно нуждались в помощи. И вместо последней фразы следовало передать: «Имеем два места холодного груза и тяжелобольного», чтобы с опушки прибыли розыскники для выноса трупов и немедленно прислали врача для Алехина. Но это можно было передать и спустя минуты, и Таманцев не стал ничего изменять. Он не сомневался, что Паша так сказал умышленно, чтобы сразу, первым же сообщением снять с Эн Фэ, генерала и еще с очень многих в Лиде и в Москве чудовищное напряжение последних суток.

Оборотясь, Таманцев быстро оглядел обоих захваченных агентов; они лежали спинами друг к другу, молча, не двигаясь, как и полагалось, причем амбал очнулся и слабо шевелил головой. Блинов с пистолетом в руке, как и следовало, стоял наготове шагах в пяти от них.

«Тики-так!.. Как ни болела, а умерла!» Про себя Таманцев уже отметил, что с «Неманом», по существу, покончено, причем радист невредим и, без сомнения, пригоден для функельшпиля, слеплен живым и второй агент, и рация захвачена, к тому же есть реальная возможность взять и «Матильду», который, как объяснил утром Алехин, особенно беспокоил Ставку.

У него мелькнула мысль, что через какие-то минуты передатчики большой мощности продублируют самое желанное в эти сутки не только для военной контрразведки сообщение о том, что «бабушка приехала», и тотчас о поимке разыскиваемых станет известно не только в Лиде, но и в Москве.

Он представил себе по-детски обрадованное лицо Эн Фэ и как тот — если не бог, то, несомненно, его заместитель по розыску! — от волнения картавя сильнее обычного, скажет, разводя руками: «Ну, б’гатцы... нет слов!..» И не в силах больше удерживаться от распиравших его эмоций, он, уже вскрыв зубами второй индивидуальный пакет и прижимая бинтом тампон на голове Алехина, срывающимся голосом неистово закричал:

— Ба-бушка!.. Бабулька приехала!!!

1973 г.

В настоящем издании наряду с текстом романа «Момент истины» («В августе сорок четвертого...») впервые представлены материалы из архива В.О. Богомолова.

«История создания романа» — от замысла до его воплощения — полностью построена и хронологически прослежена на дневниковых и рабочих записях В.О. Богомолова.

Еще в 1951 году у В.О. Богомолова появляется замысел приключенческой повести для юношества «Осенью сорок четвертого», и он начинает серьезную подготовительную работу: «горы бумаги, все, кажется, ясно»; в 1953-м определяет место действия повести (на границе Белоруссии и Литвы, левобережье Немана), набрасывает сюжетную канву (теперь повесть называется «Позывные КАОД»), и тогда же на страницах дневника впервые появляются фамилии будущих героев — Егоров, Блинов, Таманцев, Алехин.

Весной 1956 года В.О. Богомолов разрабатывает «основные положения, которым должен следовать и придерживаться, чтобы избежать наиболее частых штампов в детективной литературе». Дневник знакомит читателя с проделанной автором значительной подготовительной работой к роману. По записям видно, какое значение В.О. Богомолов с самого начала придает фактологической точности будущего произведения, как с тщательностью картографа привязывается к местности — месту действия будущего романа, как ведет наблюдения за погодой в этом районе, подмечает различные детали и пр. — и все для того, чтобы впоследствии быть предельно достоверным.

Так же тщателен он и в разработке характеров будущих героев: биография, внешность, поведенческие и речевые особенности, скрупулезная, до мелочей конкретизация деталей поиска («Из рабочих тетрадей»). По рукописным листам планов и композиций романа разных лет можно проследить, с какой тщательностью и детализацией они составлены, какие задачи ставил перед собой Владимир Осипович в процессе работы, какие, с его точки зрения, ранее написанные тексты требовали переделки или усиления, какие в последующем были исключены им из окончательного варианта романа («Тексты, не вошедшие в роман»).

Не случайно на часто задаваемый впоследствии вопрос: «Откуда возник (из чего родился и вырос) сюжет романа?» Владимир Осипович лаконично ответит: «Из жизни».

Спустя годы критик Б. Галанов в статье «...которым обязаны слишком многие» («Знамя», 1979, № 5) подчеркнул именно небывалую скрупулезность В. Богомолова в его работе над романом: «В одном из редких своих выступлений в печати, отвечая критику, необоснованно упрекнувшему его за допущенную якобы неточность, В. Богомолов сообщил: «Как бы хорошо я ни знал материал, я не полагаюсь на память: любая информация, любая деталь мною обязательно подвергается перекрестной проверке и только после этого является для меня достоверной. Справочные и подсобные материалы для романа «В августе сорок четвертого...», как оказалось при разборке архива, состояли из 24 679 выписок, копий, вырезок различного характера». Заметим, не около 25 тысяч или не свыше 24 600 для круглого счета, а 24 679. Такая скрупулезность — один из важнейших эстетических принципов в творчестве писателя Владимира Богомолова».

Достоверность коллизий романа, жизненность, узнаваемость и осязаемость его героев достигалась В.О. Богомоловым с помощью выработанных им еще на заре творчества принципов — «нужно писать только о том, что ты знаешь сам и знаешь эти проблемы лучше всех» и «делай только то, что кроме тебя никто не сможет».

Сейчас это трудно себе представить, однако своевременному выходу в свет романа предшествовала длительная борьба писателя с различными «бдительными» редакторами и охранительными ведомствами, борьба за жизнь произведения. Благодаря архивам В.О. Богомолова, пожалуй, впервые читателю предоставлена возможность в документах ознакомиться со знаковым явлением того времени — с советской цензурой (под которой имеется в виду отнюдь не только пресловутый Главлит): многоликим закулисным монстром, уродовавшим произведения многих талантливых прозаиков и поэтов, «ломая им хребет» (выражение Владимира Осиповича), вынуждавшим идти на уступки, быть сговорчивее ради того, чтобы их детище, пусть даже в оскопленном виде, дошло до читателя.

И в этом противостоянии позиция В.О. Богомолова была уникальной в истории советской литературы 70-х годов прошлого века: девять месяцев он противостоял всем номенклатурно-охранительным ведомствам и не поступился ни одним словом, не согласился ни на одну, даже минимальную купюру, не изменил в романе ни одного термина (что жестко предписывали ему редакторы и цензоры), сохранив твердую гражданскую и нравственную позицию, волю и силу духа до конца.