— Я хотела сказать… Словом, дорогу вы теперь знаете.

Зейрат неожиданно вздохнул.

— Словом — да. Вот только не знаю, куда она заведет эта ваша дорога.

Робер взглянул на небо.

— Куда-нибудь, откуда получше видно.

— С эшафота хорошо видно, — буркнул Зейрат. — Здесь, — он махнул пистолетом за спину, — вы на плато не пройдете, наверху засада, там стоит мой отряд. Ищите другой путь! Я буду ловить вас на востоке.

— Учтем, — сказал Робер.

— Учти еще, что поисковых отрядов много. Оба берега Огаханга усердно прочесывают с собаками. Дня через два какой-нибудь из этих отрядов непременно наткнется на ваш след. Не думаю, что вам следует попадаться им живыми.

Не оборачиваясь, этот добрый убийца стал подниматься по опасной осыпи. Он как-то странно сутулился. Словно стыдился чего. Или боялся передумать. Или не хотел о чем-то думать. Однако ступал и ловко, и неслышно. Никакие камни из-под его ног не вываливались.

— Этот не пропадет, — с уверенностью сказал Глувилл.

* * *

Путь у них оставался только один — на юг, вдоль скалистой стены Тиртана. Несколько раз они пытались подняться по узким руслам речек, но каждый раз натыкались на непреодолимые препятствия и были вынуждены возвращаться вниз.

Мучал гнус. Заканчивалась еда. В одной из покинутых деревень удалось разжиться картошкой и даже помыться в бане. Зоя стала кашлять меньше. Но к исходу второй ночи Леонарда увидела позади далекие отблески костра. Как и предсказывал Зейрат, их след обнаружили. А справа к скалам Тиртана все ближе подбиралась граница непролазных огахангских болот.

— Ничего, ничего, — успокаивал Робер. — Выпутаемся.

Рано утром они начали подниматься по руслу очередного горного ручья. Глувилл с тоской оглядел отвесные стены ущелья и вздохнул:

— Толку не будет.

Действительно, щель в скалах постепенно сужалась и меньше, чем через километр эта трещина в гранитном теле Тиртана сошла на нет. Ручей начинался источником, бившим прямо из-под скалы.

— Ваша люминесценция, надо возвращаться, — сказал Глувилл. — Пока нас в этой мышеловке не поймали бубудуски.

— Тихо, — сказал Робер.

Он к чему-то напряженно прислушивался. Все замолчали. Вскоре сквозь журчание и плеск воды они стали различать необычные цокающие звуки, доносившиеся откуда-то сверху.

«Цукоку, цукоку… Цака. Цка-цка-цка..»

Странные звуки сначала усиливались, а потом начали отдаляться и удалялись до тех пор, пока перестали различаться в шуме ручья.

— Что это было, папа? — встревоженно спросила Зоя.

— Не знаю. Но это не природные звуки.

— Небесники?

— Может быть. Ну, действительно пора возвращаться. Они выбрались из ущелья и опять свернули влево, на юг.

А в десятке километров по правую руку лес отчетливо редел. С высоты осыпей, окружавших плато, уже различалась ровная буро-зеленая поверхность болот. За ней, далеко на западе, чуть поблескивала полоска Огаханга.

Времени оставалось все меньше, поэтому обследовать каждый ручей уже не получалось. Теперь они поднимались лишь по руслам достаточно крупных речек, и поднимались не все, отряжая дежурного разведчика. А во время его отсутствия отдыхали, кормили лошадей и готовили скудную трапезу для себя.

Хорошего было только то, что преследователям приходилось поворачивать в каждое ущелье, чтоб ненароком не пропустить беглецов. Поэтому бубудуски поотстали. Впрочем, спешить им было и ни к чему. Слуги ордена прекрасно знали, что язык твердой почвы между болотами и плоскогорьем неуклонно суживается, и скоро его не останется совсем. Тогда добычу можно будет брать голыми руками.

— Ну вот, — сказал Робер. — Теперь нас преследуют сплошные неудачи. Не пора ли судьбе перемениться в лучшую сторону?

— Будем надеяться, — вздохнула Леонарда. — Что-то такое я чувствую… доброжелательное. Не человек, нет.

— А что?

— Не знаю. Ложитесь-ка спать, поздно уже.

— А ты?

— А я покараулю.

— Железная женщина, — пробормотал Глувилл.

* * *

Ночью Робер проснулся от того, что его осторожно трогали за руку.

— Что? Бубудуски?

— Нет, — прошептала Зоя. — Гораздо интереснее! Папа, посмотри-ка вон туда.

Метрах в пятидесяти ниже их жалкого лагеря, на лужайке, залитой мерцающим светом Олны, стояли две фигуры, — Леонарда и еще кто-то очень высокий. С голыми длинными ногами и кучей перьев вместо туловища. Из этой кучи, как из ожерелья, торчала тонкая шея, заканчивающаяся непропорционально малой головой с огромными глазищами.

— Бог ты мой, — тихо сказал Робер. — Да это же самый настоящий страус! И как его угораздило забраться в наши широты?

Тем временем Леонарда протянула страусу ладонь. Птица наклонила голову набок. Потом спокойно склевала какое-то угощение.

Зоя покачала головой.

— Маму всегда обожали самые разные животные. Но чтобы так… Да если бы это увидели дикие сострадарии, они бы ее сожгли!

— Да, — усмехнулся Робер. — Скорее всего.

— Ох, пап, извини, — сказала Зоя и закашлялась.

— Ничего, — сказал Робер. — Все мы тут сострадарии не по своей воле.

Леонарда и страус одновременно повернули головы.

— Испугались? — весело спросила обратья-аббатиса. — Очень зря. У нас появился новый друг. Вот, познакомьтесь! Я назвала его Птирой.

Птира, однако, знакомиться не спешил. И даже на всякий случай отошел подальше.

— Поразительно, — сказал Робер. — А ведь он не каждого к себе подпустит… Лео, в такие случайности я не верю!

— Может, ты и прав.

— И как все это расценить?

— Лучше всего расценить это как сигнал к пробуждению. Судя по твоей карте, сухого пути осталось совсем мало, меньше, чем на один день. Нам предстоит обследовать каждый ручей и даже сухие расселины. Сегодня нам обязательно надо выбраться на плато. Иначе будет худо… Давайте выйдем пораньше?

— Мама, но ты же совсем не спала!

— Ничего, подремлю во время первой же вашей разведки. Начинайте будить Гастона. Данный процесс обычно занимает некоторое время…

* * *

Этот последний день выдался очень ясным. В безоблачном небе курлыкали косяки журавлей. От разогревшихся скал веяло прощальным теплом лета. Лошадей донимали оводы, а вот разомлевшие люди ни на каких насекомых внимания не обращали, дремали прямо в седлах.

Болото то подступало к самому подножью Тиртана, то несколько отдалялось, словно собираясь с силами. Край плоскогорья тоже имел неровные, причудливо изрезанные очертания, напоминающие каменные когти, которыми Тиртан тянулся к далекому Огахангу.