Больное время требует своих героев, их появление закономерно и вполне объяснимо тем, что обычно называется «духом времени». Время часто действует как наркотик — рождает галлюцинации, создает обманные образы и миражи. А миражи в свою очередь становятся жизнью. Нереальное еще вчера становится фактом сегодня. Кто знает, может быть, в этом и кроется ключ к объяснению феномена Протопопова, после убийства Распутина, о котором еще придется сказать, укрепившего свое положение при Дворе и вызывавшего для совета дух почившего «старца». Может быть, в Протопопове умер выдающийся актер — играя роль спасителя империи, он в конце концов сам в это поверил, искренне считая, что сумеет подавить революцию. Бывший его патрон — председатель Государственной думы М. В. Родзянко как-то назвал Протопопова «глухарем» — в роли спасителя России, с верой в собственную избранность, он ничего не хотел и не мог видеть и слышать…

***

«На исходе 1916 года все члены государственного тела России были поражены болезнью, которая уже не могла ни пройти сама, ни быть излеченной обыкновенными средствами, но требовала сложной и опасной операции». Эти слова принадлежат поэту А. А. Блоку, в 1917 году служившему в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Суд современников не всегда справедлив, а часто и излишне суров. Но в данном случае у нас есть возможность подтвердить заявление великого поэта сообщениями многочисленных «свидетелей обвинения», как «левых», так и «правых» взглядов. Кризис власти был настолько всеобъемлющим, что не заметить его возможности не было. Отказ царя идти на кадровые уступки и удалить министра внутренних дел был вызван не столько его «самодержавным упрямством», сколько теми мировоззренческими установками, изменить которые значило предать самого себя. Именно так думала императрица Александра Федоровна, еще в ноябре 1916 года писавшая супругу, что дело не в А. Д. Протопопове или в ком-либо еще. «Это — вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы, — указывала Александра Федоровна. — Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих».

Подобная установка не могла быть поколеблена ничем и никем. Сменивший Б. В. Штюрмера в должности председателя Совета министров егермейстер А. Ф. Трепов с самого начала оказался «под ударом» только потому, что не желал поддерживать министра внутренних дел и хотел наладить диалог с Думой. Пробыв в должности около полутора месяцев, 27 декабря 1916 года он был уволен с поста премьера и заменен председателем Комитета по оказанию помощи русским военнопленным князем Н. Д. Голицыным — креатурой императрицы. Он оказался последним главой императорского правительства. С ним у Александры Федоровны проблем не было. Он правильно понимал свою роль, не стараясь что-нибудь изменить или исправить. Правительственная власть демонстрировала свою слабость, а императрица — свою силу и влияние. Накануне грозных потрясений она внушала Николаю II быть «Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом» и сокрушить всех врагов. По ее убеждению, Думу необходимо было закрыть, а о «конституции» — и не вспоминать («так как это будет гибелью России и твоей»), тем более что об этом говорил даже m-r Филипп.

Императрица вышла на «тропу войны», примирение с «общественностью» оказалось невозможно. Жестко вели себя и народные избранники. 1 ноября 1916 года, выступая в Государственной думе, лидер кадетов П. Н. Милюков заявил о «глупости» и «измене». «Я говорил о слухах об „измене“, неудержимо распространяющихся в стране, о действиях правительства, возбуждающих общественное негодование, — вспоминал Милюков, — причем в каждом случае предоставлял слушателям решить, „глупость“ это „или измена“. Аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование — даже там, где сам я не был в нем вполне уверен». Спровоцировав вопрос, Милюков получил тот ответ, который был «очевиден» для большинства политически ангажированных критиков самодержавной государственности (хотя этот ответ ничего общего с правдой не имел). Опять — «слухи»!

С речи П. Н. Милюкова, собственно, и началась революция. Парламентское слово превратилось в «штурмовой сигнал». Настроения, охватившие всю страну, по утверждению Милюкова, получили лозунг. Вопрос о будущем империи постепенно превращался в вопрос о будущем императора Николая II и его супруги. Разговоры о необходимости насильственного удаления царя и царицы в конце 1916-го — начале 1917 года раздавались все чаще и звучали громче. Императорская фамилия также принимала участие в подобных беседах. М. В. Родзянко вспоминал о встрече с вдовой великого князя Владимира Александровича — Марией Павловной, которая говорила ему о необходимости устранить, уничтожить императрицу. Родзянко также сообщает о том, что в те месяцы в Петрограде упорно проводилась мысль о принудительном отречении государя. «Все негодовали, все жаловались, все возмущались, и в светских гостиных, и в политических собраниях, и даже при беглых встречах в магазинах, в театрах и трамваях, но дальше разговоров никто не шел», — вспоминал Родзянко.

Но и уничижительные разговоры о царе и его правительстве — симптом тревожный, на который необходимо было обратить внимание. Не обратили. А в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года произошло новое событие, ставшее «вторым актом» зарождавшейся революции. При участии члена Императорской фамилии и депутата Государственной думы во дворце князя Ф. Ф. Юсупова был убит Григорий Распутин. То, как в обществе восприняли известие об убийстве Распутина, свидетельствовало, что процесс десакрализации самодержавной власти зашел слишком далеко — смерть царского «Друга» воспринималась чуть ли не как национальная победа. По словам Т. Шавельского, даже в Ставке Верховного главнокомандующего «и высшие, и низшие чины бросились поздравлять друг друга, целуясь, как в день Пасхи». По словам Ф. И. Шаляпина, убийство Распутина укрепило мнение народа в наличии при Дворе измены: ее заметили и за нее отомстили убийством. А раз так — все, что рассказывали о Распутине, — правда!

Великий князь Николай Михайлович, самый «либеральный» представитель Императорской фамилии, в те дни писал, что желание убить Распутина во что бы то ни стало у Юсупова появилось после того, как он узнал: «…к концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией!!» Итак, Распутин — «немецкий агент», или «агент влияния», желающий остановить войну за спиной союзников. Есть от чего прийти в ярость. Так «глупость» превращала сибирского странника в «изменника». Но даже смерть не дала ему покоя.

Всевозможные слухи стали распространяться и о том, где и как будет похоронен «старец». 19 декабря газета «Русская воля» сообщила, что принято решение хоронить недалеко от столицы, и привела легенду, рассказывавшуюся для оправдания этого слуха: «Убитый — прямой потомок легендарного Федора Кузьмича. Последний долго жил в Сибири — и вот…» Получалось, что Распутин — родственник Николая II. Подобные легенды не могут удивлять: еще Илиодора — друга-врага «старца», автора скандальной книги «Святой чорт», — после его победы над правительством П. А. Столыпина в 1911 году народная молва выставляла «незаконным братом государя, от отца, чисто русской крови»[117]. Психология народного восприятия очевидна — авторитет указанных лиц «освящается» их личной (то есть родственной) близостью к венценосцу. Следовательно, слухи о порочности таких «родственников», равно как и сведения о их благочестии, непосредственно затрагивали психологию восприятия «простым народом» самих носителей высшей власти. По существу, это был религиозный подход к власти, свидетельствовавший, сколь опасно игнорировать настроения, распространенные в обществе.