В октябре Ольга Александровна письменно попросила разрешения обвенчаться 5 ноября 1916 года. Император согласился. «Я принял ее сторону, сказав, что, по моему мнению, надо покончить с этим делом», — написал он супруге 30 октября. Но потом венчание перенесли на пятницу 4 ноября. Оно состоялось в Киеве, в маленькой церкви над Днепром, где некогда помещалось изваяние Перуна. «Да благословит ее Бог и да будет Н. А. [Куликовский] действительно достоин ее любви и жертвы!» — писала 2 ноября императрица. Венчание Ольги Александровны отметил в своем дневнике и царь. На скромном торжестве присутствовали императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, офицеры патронируемого Ольгой Александровной полка и сестры милосердия ее госпиталя.

А что же сибирский «старец»? Он был очень огорчен поступком великой княгини. Заявив, что заключение брака «было нехорошо» по отношению к царю и «что это не принесет ей счастья». Александра Федоровна сразу же написала и о своем сожалении по поводу брака Ольги Александровны, не забыв выразить понимание ее вполне естественному стремлению к личному счастью. Однако Григорий Распутин ошибся — брак сестры царя и Н. А. Куликовского оказался счастливым и долгим. И — безнаказанным. Николай II, судя по всему, смирился с нарушениями брачных правил, установленных его отцом для членов Императорской фамилии. Но стоит ли винить царя за понимание чувств своей сестры? Вопрос, очевидно, некорректен. Война на многое заставила посмотреть по-другому, закрыть глаза на то, что раньше воспринималось вопиющим нарушением династического порядка и семейной дисциплины. При этом закон 1886 года царь и не думал изменять, на бумаге все оставалось как и при Александре III. Парадоксально только то, что «радетелем» императорских традиций выступил сибирский странник, а не глава Фамилии.

Пройдет немногим более трех месяцев, и самодержавие рухнет. Личное счастье Ольги Александровны, во время Великой войны служившей сестрой милосердия и удостоенной за храбрость солдатской Георгиевской медали, намного переживет монархическую государственность…

***

В политической жизни России начало 1916 года ознаменовалось уходом И. Л. Горемыкина с поста председателя Совета министров. 20 января он получил рескрипт государя, в котором говорилось о заслугах сановника, о «его» ходатайстве об отставке и о пожаловании ему чина действительного тайного советника первого класса. Эта странная награда в царствование Николая II давалась дважды: первый раз в мае 1906 года — графу Д. М. Сольскому, короткое время состоявшему председателем Государственного совета, и, соответственно, И. Л. Горемыкину. Согласно Табели о рангах, после чина действительного тайного советника следовал чин канцлера. Можно предположить, что изобретение чина преследовало единственную цель — никого не награждать претенциозным чином канцлера. Награждение Горемыкина, таким образом, должно было свидетельствовать о том, что его отставка никак не связана с ухудшением отношения к нему монарха и его супруги (кстати сказать, именно Александра Федоровна и предложила дать сановнику «титул старого Сольского»). Царь вынужден был пожертвовать Горемыкиным в преддверии возобновления заседаний Думы, но вовсе не желал назначать на его место лицо, пользовавшееся доверием цензовой «общественности».

Первоначально надежду возглавить кабинет питал министр внутренних дел А. Н. Хвостов, «человек без сдерживающих центров» (как он сам себя аттестовывал). Хвостов вместе со своим заместителем С. П. Белецким цинично вошел в «договорные отношения» с Распутиным о совместной работе. «Старец» должен был поддерживать выдуманные ими планы и продвигать их во дворце. Министр надеялся при этом на содействие А. А. Вырубовой и прожженного авантюриста — князя M. M. Андроникова, вхожего ко многим министрам и иерархам православной церкви. Так впервые два члена правительства фактически признали Распутина и его влияние. История их дружбы со «старцем», закончившаяся попыткой Хвостова убить царского «Друга», изложена в многочисленных публикациях, посвященных Распутину. Поэтому специально останавливаться на ней не стоит. Подчеркнем только, что Хвостов, задавшись целью получить пост премьера, потерпел фиаско, в начале марта 1916 года получив отставку и с поста министра внутренних дел. Тогда он стал распускать слухи о том, что стал жертвой происков немецких шпионов, окружающих сибирского «старца». Вышел громкий скандал. Императрица даже предлагала лишить Хвостова расшитого мундира или отдать под суд. Но экс-министру терять уже было нечего, и он зарабатывал политические «очки», ничем не гнушаясь.

Главой правительства между тем в конце января 1916 года стал гофмейстер Борис Владимирович Штюрмер, хорошо известный царю сановник. Многие годы он прослужил в МВД и являлся членом Государственного совета. Правый по своим убеждениям, Штюрмер всегда считался «своим», «верным» и числился «в запасе». В начале января 1916 года он наконец был «призван». В его пользу говорило и то, что «старец» поддерживал «старика». «Наш Друг сказал про Штюрмера: не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных, — писала Александра Федоровна супругу. — Пусть возмущаются, кому угодно, это неизбежно при каждом назначении».

Верность императрица ценила выше всех государственных добродетелей. Неслучайно днем раньше она заявляла супругу, что после войны необходимо будет произвести расправу. «Почему это должны оставаться на свободе и на хороших местах те, кто все подготовил, чтоб низложить тебя и заточить меня, а также Самарин (бывший обер-прокурор Святейшего синода. — С. Ф.), который сделал все, чтоб натворить неприятностей твоей жене?» — писала она супругу 8 января 1916 года. Логика императрицы, все более проникавшейся ролью политического советника царя, была проста: «…ради Бэби (наследника. — С. Ф.) мы должны быть твердыми, иначе его наследие будет ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, но будет сам господином, как и должно быть в России, пока народ еще так необразован, — m-r Филипп и Гр[игорий] того же мнения». Для Александры Федоровны мнения покойного первого «Друга» и «Друга» живого были главным аргументом, заставлявшим отстаивать перед супругом принципы самодержавия, разумеется, так, как она это понимала. Удивления достойно, что о «необразованности» русского народа она судила со слов француза, не знавшего ни слова по-русски, и сибирского крестьянина, который сам был человеком малограмотным.

Чтобы отстаивать самодержавие «как надо», после отставки А. Н. Хвостова должность министра внутренних дел отдали Б. В. Штюрмеру, сосредоточившему, таким образом, в своих руках все рычаги управления внутренней политикой правительства. Значило ли это, что от «общества» Николай II решил бесповоротно отвернуться? Утверждать это было бы неверно. Еще в ноябре 1915 года созыв думской сессии был предметом постоянных забот царя. Даже Распутин, тогда певший с голоса Хвостова, говорил, что «только в случае победы Дума может не созываться, иначе же непременно надо». «Старец» рекомендовал царю съездить в Думу и сказать несколько слов при ее открытии. С такой же рекомендацией обратился к Николаю II и его давний знакомый — коллежский асессор А. А. Клопов, имевший право писать самодержцу личные письма. 1 февраля 1916 года, подчеркнув необходимость примирения правительства с Думой, он заверил высочайшего корреспондента, что страна ответит на его приезд подъемом патриотизма. «Этот величественный и простой акт единения Царя со своим народом, — указывал А. А. Клопов, — как поднял бы престиж России в глазах союзников и какое уныние вызвал бы среди наших врагов».