Народ на первых порах слушал его с покорным и стойким терпением. Но вскоре люди, сидевшие в передних рядах, начали проявлять уже ярко выраженное, протестующее беспокойство по поводу непонятного отсутствия молодых. Явное недоумение и растерянность были заметны и в президиуме.

Мосле полуторачасовой речи агитпроп Коркин начал сдавать. У него заплетался язык, как у пьяного. Он то п дело повторял одни и те же лозунги. Ни к селу ни к городу ввернул под конец новое свое стихотворение о мировой революции.

Стихи никто не понял, но все повеселели и даже похлопали просиявшему агитпропу в ладоши.Вэто время из дверей смежной со зрительным залом комнаты показались молодые. В новом с иголочки шевиотовом костюме, с красной геранью в петлице лацкана выглядел Иннокентий под стать всякому знавшему себе цену жениху: хоть сейчас с него картину пиши, хоть немного попозже! Полусмежив темные глаза, медленно, почти торжественно поднялся он на сцену, не ведя, а будто волоча за собой неуверенно ступавшую за ним Линку.

Парадно-картинный вид жениха поразил всех, но еще более смутил всех будничный вид точно подневольно выведенной к венцу невесты. В сереньком ситцевом платьице, с неизменной алой косынкой, небрежно перекинутой через плечо, Линка мало походила на невесту этого рослого, красивого и надменного жениха. Спотыкаясь на ступеньках шаткой лесенки, ведущей на сцену, Линка шла за Иннокентием точно слепая — ощупью.

Поднявшись на сцену, Иннокентий подвел Линку к столу президиума, и она покорно опустилась в чопорное поповское кресло, тупо уставившись как будто незрячими глазами в притихший зрительный зал.

Иннокентий решительным шагом направился к трибуне. Бесцеремонно выдворив заболтавшегося докладчика, он поднялся на утопающую в цветах трибуну, выпрямился во весь рост как в парадном строю и, выдержав небольшую паузу, сказал, обращаясь к залу:

— Дорогие граждане хуторяне! Советская власть дала нам абсолютную свободу вероисповедания и полную свободу любви по взаимной договоренности между полами. И сегодня вы видите перед собой первую рабоче-крестьянскую красную свадьбу. Вот я перед вами стою сейчас в роли жениха, который отказался от всяких темных обрядов и заменил таковые на современные торжества. А вот и моя невеста,— сказал Иннокентий, указывая на притихшую в кресле Линку.— Перед вами невеста как совершенно новый индивидуум! Такового индивидуума вы днем с огнем не нашли бы в прежние времена. А на сегодняшний день — нате вам — она налицо, новая рабоче-крестьянская невеста!

Линка сидела в кресле, похожая на испуганную птицу. Она слышала речь Иннокентия, но не понимала, о чем он говорил,— слова его пролетали мимо ее сознания. Приглядываясь к потонувшему в сумраке, битком набитому народом залу, думая в эту минуту о чем-то глубоко своем, сокровенном, она явно искала кого-то в зале. Все это видели, но никто не знал, что искала она того, кого тут не было и не могло быть,— Романа.

Иннокентий, театрально жестикулируя, продолжал свою сумбурную речь под одобрительные возгласы пришедшего в восторг агитпропа Коркина.

В зале хихикали и повизгивали по углам девки. Часть зрителей выбралась через разбитые окна на улицу. Филарет Нашатырь, примостившись на подоконнике, бодро поддакивал Иннокентию:

— Факт! Обыкновенное дело…

«Господи, скорей бы все это кончилось!» — подумала Линка.

Но вот агитпроп Коркин, вежливо тронув Линку за локоть, сказал ей:

— Я извиняюсь, конечно. Но сейчас — ваша очередь свадебную речь говорить. Разрешите предоставить слово?

От Коркина нестерпимо пахло тройным одеколоном. Линка невольно отпрянула от галантного агитпропа и, отрицательно качнув головой, сказала:

— Нет, нет, я не буду. Ничего я не буду здесь говорить. Я уйду сейчас отсюда. Мне плохо…

Тогда к ней подсел агроном Нипоркин и тоже принялся убеждать произнести речь. Однако Линка продолжала упрямо качать головой и, не поднимая опущенных ресниц, твердила:

— Нет, нет. Оставьте меня в покое. Ничего я не скажу. Ничего я не знаю. У меня болит голова. Понимаете? Болит голова…

В зрительном зале возникло заметное оживление. Сидевшие в переднем ряду бабы, неспокойно ерзая на скамейках, шептались:

- Невеста-то, похоже, выпряглась…

— По всему видно — гужи рвет!

- Стало быть, без особой охоты на такую карусель пришла.

Вот те Христос, не пойдет она за него — откажется,-убежденно сказала Полинарья Пикулина.

Да, взгляд у молодухи не прилежный. После такой свадьбы любая девка головой взвернет — дива будет мало,— философски заключил дедушка Конотоп.

Иннокентий, стоя на трибуне, уловил горячий, протестующий полушепот Линки, упорно отказывающейся от речи, и, чтобы ее не услышали зрители, стал еще громче выкрикивать в заключение всякие лозунги о новом быте,

Линка выступать отказалась наотрез. Тогда находчивый Коркин, выскочив на трибуну, объявил ошеломленным зрителям, что сейчас начнутся дивертисмент и мелодекламация.

Будут читаться стихи собственного сочинения рабоче-крестьянского поэта товарища Нипоркина, под аккомпанемент на баяне, в исполнении жениха Иннокентия Окатова,— пояснил зрителям Коркин.

В школе снова началась давка. Народ с улицы хлынул валом в окна. Трещали скамьи. Снова визжали девки.Все стихли, когда на сцену вышел с баяном в руках Иннокентий Окатов. Сев на венский стул, Иннокентий прошелся для пробы по всем ста двадцати басам, а потом, взяв два-три аккорда, заиграл рыдающий вальс «Оборванные струны».

Агроном Нипоркин, стоя посреди сцены, чуть покачивался на носках лймонно-желтых выходных ботинок в такт вальса.

В зале послышались смешки. Зашептались:

— Он проснуться не может, что ли?

— И правда, бабы, ни мычит ни телится!

— Да он, должно быть, того — припадочный! Дедушка Конотоп, весь уйдя во внимание, грозно

прицыкнул на зубоскалящих бабенок.

Но вот агроном Нипоркин вдруг, точно и в самом деле проснувшись, встрепенулся, раскинул длинные руки, словно готов был подняться в воздух, и, закрыв глаза, нараспев начал читать собственное произведение под тихий аккомпанемент окатовского баяна:

Я помню миг, как ты стояла

С серпом в руках, с улыбкой на устах.

И трепетно луна на небесах сияла,

И соловьиный свист не умолкал в кустах.

Усталый, шел я узкою тропою

Из города, где шум и блеск царят,

И снился трактор мне над быстрою рекою

И молодых колхозов целый ряд.

Так я мечтал, усталый и влюбленный, И вдруг — увидел синие глаза: Стояла ты, как лен зеленый, Невинная девичья красота!

Ты выронила серп у золотого стога, Меня за шею тихо обняла, И мы пошли по солнечной дороге В зеленые колхозные поля!