Пот мгновенно прошиб его тело. Почувствовав слабость, даже тошноту, Анохин лихорадочно оглянулся на дверь, на спасительный путь к отступлению. Несмотря на туман в глазах, он четко увидел у косяков две фигуры.

— Садись, садись, Анохин, — так же спокойно произнес Кустов, — не озирайся как затравленный зверь. Никуда не убежишь, не маленький, должен понимать, что такие ситуации должным образом обставляются.

В комнату вошли еще двое. Один из них сел в кресло, стоявшее рядом с Кустовым, а второй молча обыскал Анохина. Пистолет, обнаруженный в заднем кармане, он положил в карман своей куртки, а портмоне — перед Кустовым на журнальный стол. После этого он слегка подтолкнул Анохина к креслу и по-английски тихо сказал:

— Садитесь сюда.

Анохин сделал два шага и сел. Кустов теперь был напротив:

— Зря ты считал, что предательство остается безнаказанным, особенно у нас.

«Конец! Кустов этим сказал все. Сейчас убьют!!» — Анохиным овладел панический страх. В то же время он понимал, что вряд ли его будут убивать сразу, прямо в кабинете.

«Должны же они поговорить со мной, допросить, выяснить, что я знаю и что я сделал». Анохин как за соломинку уцепился за эту мысль.

Кустов, не глядя на Анохина, не торопясь доставал из портмоне записную книжку, бумажки с записями, небольшую карту-схему города с пометками, сделанными Анохиным. Незнакомец, сидевший рядом с Кустовым, листал записную книжку. Анохину подумалось: «Сидел бы сейчас напротив меня не Кустов, а Пискин. С ним бы я договорился быстро, а Кустов не пощадит. Но как он здесь оказался? Неужели доктор — их человек? Странно, но ведь к нему я по своей инициативе обратился. А может, это все разработано ради меня? Тогда ничего не скажешь, чисто сработано. В таком случае мне надо, чтобы меня доставили в Россию. Обстановка там изменилась, может, и не станут расстреливать, да и Пискин может помочь».

Постепенно Анохин успокоился и уже твердо решил добиваться, чтобы его вывезли в Россию.

В комнату вошел еще один мужчина. Не здороваясь, он взял стоявший в углу стул и устроился рядом с Кустовым. Кустов, глядя в глаза Анохину, сказал:

— Присутствующие здесь господа — мои коллеги из Соединенных Штатов, Израиля и Франции. И это, Анохин, только потому, что ты враг не только нашей страны, но вел войну и с другими странами. Поэтому судьбу твою мы будем решать совместно. У меня к тебе, как говорится, процедурный вопрос: согласен ли ты откровенно, точнее, чистосердечно рассказать нам все без утайки?

Анохин мгновенно среагировал:

— Вы не будете меня уничтожать? У меня есть шанс?

Он лихорадочно посмотрел на каждого из присутствующих. Хотел прочитать в их глазах ответ, увидеть надежду. Но незнакомцы сидели с непроницаемыми лицами, изредка они бросали короткие взгляды на Кустова, и Анохин разочарованно подумал: «Выходит, Кустов здесь главный. Неужели у меня нет шансов? Кустов же меня не пожалеет и с удовольствием всадит пулю в лоб. Господи, помоги! Подскажи, как вывернуться?»

Анохин пытался собраться, спокойно мыслить, искать выход. Но всему помехой был страх. Он почувствовал, как страх добрался до его желудка, расшевелил все его содержимое, и вот-вот он наложит в штаны. Но даже об этом позорном факте он подумал как-то отрешенно, как о мелочи. Его мозг лихорадочно работал, мысли молнией проносились в сознании. И вдруг Анохин начал шарить глазами по комнате, задерживаться на окнах и дверях. Здесь было три окна и двое дверей, одни из которых он заметил только сейчас. У него появилась мысль о побеге: «А что, если вскочить и броситься в окно? Вряд ли там, на улице, во дворе, будут стоять автоматчики, а от пистолета можно и увернуться».

Но Кустов, словно прочитав его мысли, неожиданно встал:

— Ну что, Анохин, будешь молчать? Может, ты решил, что можно поиграть в молчанку, а затем встать и уйти? Мы ждем ответа.

Один из присутствующих встал и, подойдя к дверям, приоткрыл их. В комнату вошли двое. Один с маленьким автоматом, который Анохин сразу же узнал — это был чехословацкий «Скорпион», — остановился у входа, а второй приблизился вплотную и защелкнул на руках Анохина наручники.

«Все, конец!» — подумал Анохин, и в этот момент его кишечник с противным громким урчанием очередью выбросил из себя все, что было съедено ранее.

Анохин вскочил на ноги:.

— Товарищ полковник, господа! Не убивайте, клянусь, я все расскажу. Если хотите, я сейчас же дам подписку о сотрудничестве.

— Нам не подписка ваша нужна, а правдивые показания! — эти слова на плохом русском языке неожиданно произнес мужчина, сидевший справа от Кустова. Он добавил: — Время не деньги, Анохин, тянуть не надо. Сейчас нас интересует одно: будете вы говорить правду или нет?

— Буду, буду! Я согласен… Вот только мне, извините, в туалет.

Кустов по-английски обратился к недавно вошедшим охранникам:

— Снимите с него наручники и отведите в туалет.

А тот, который разговаривал по-русски, на сей раз по-английски добавил:

— В джипе лежат джинсы и рубашка. Дайте ему их, пусть помоется и переоденется, — он повернулся к Анохину: — Шутить не советуем, вас пристрелят раньше, чем попытаетесь бежать.

— Нет, нет, честное слово, я даже и не думаю. Я же понимаю.

Через несколько минут Анохин оказался в ванной комнате, где вместе с ним находились двое охранников. Под прицелом их автоматов с глушителями он мылся и переодевался. Затем на него надели наручники и вывели во двор, где усадили в металлический кузов джипа. Машина неслась быстро, но в какую сторону, Анохин определить не мог. Окна были плотно зашторены, а от водителя его отделяла глухая металлическая переборка.

Ехали довольно долго, машина подпрыгивала на неровностях, было ясно, что едут не по городским улицам. Прошло не менее часа, прежде чем машина замедлила ход, взбираясь на какую-то гору, а затем и вовсе остановилась. Открылась боковая дверь, и внутрь хлынул солнечный свет. Кто-то по-английски предложил выходить. В наручниках было неудобно выйти из машины, и Анохин неловко, опираясь плечом о стойку дверки, шагнул на землю. Щуря глаза от солнца, осмотрелся. Прямо перед ним на небольшой возвышенности среди деревьев и кустарника находился двухэтажный белокаменный дом. К нему и подвели Анохина. Вошли внутрь. На втором этаже в небольшой комнате двое охранников усадили его на стул. Анохин осмотрел комнату. Два больших окна, один вход. В углу низенький столик, а по сторонам — по креслу. Прямо напротив Анохина полукругом стояло пять кресел.

Охранников по очереди подошел к каждому из окон — опустил пластиковые жалюзи, и прямые лучи солнца уже не слепили глаза. Анохин, отмечая чистоту в комнате, подумал: «Здесь не должны расстреливать… Эти кресла, наверное, для судей? Наверняка приговорят к вышке… Хотя, погоди, меня же еще не допрашивали… Что делать?! Хотя о чем я? Буду говорить правду. Должны понять, что я много знаю и пригожусь им. Черт с ним, с этим Керимом. На кой хрен он мне. Жаль, что драгоценности и доллары не прихватил. Хотя что толку в них! Сейчас в любой момент могу прихватить пулю. Мне надо сосредоточиться, убедить судей, что я пригожусь им».