Морген откашлялся, выплевывая острые осколки зубов.

– Пжалст, – произнес он. «Пожалуйста. Не надо больше. Пусть больше не будут».

Эрбрехен мягко коснулся его лица.

– Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик.

– Пжалст.

– Бедный, бедный мальчик. Я буду защищать тебя. Хочешь, чтобы я защищал тебя?

Морген попытался кивнуть, но у него ничего не получалось.

– Пжалст.

– Что? Хочешь, возьму тебя под защиту?

– Да, – всхлипнул он. – Пжалст!

– Они снова будут делать тебе больно, если я им позволю.

Морген съежился.

– Псть больш небуд. Пжалст.

– Здесь никто не любит тебя больше, чем я, – мурлыкал Эрбрехен. – Ты же это знаешь, верно?

Морген попытался что-то сказать, но не сумел из-за приступа кашля. Когда он смог дышать спокойно, то увидел, что откашлялся кровью.

– Гехирн хочет сжечь тебя своим огнем. Только я могу остановить ее. Ты же не хочешь сгореть заживо, верно?

Сгореть. Огонь. Эти два слова будто насквозь пробили спутанные мысли Моргена, оставили зияющие дыры в тумане его агонии. Именно огонь он тогда видел. Там должен был быть пожар.

Остальное не имело значения.

– Огнь, – сказал он, изо всех сил стараясь заставить слушаться свой рот и челюсти.

– Огонь? – спросил Эрбрехен. – Огонь – это страшно. Больно.

Жирный ублюдок продолжал что-то говорить, но Морген не слушал. Он не знал, что делать. Ему было страшно думать о Гехирн, но ведь он видел огонь. Отражения ему правильно все показали. Там должен был быть огонь. Он знал, что ему нужно сделать, но все не мог решиться. Пути назад не будет.

– Огонь, – прошептал он.

Эрбрехен наклонился, чтобы получше расслышать. В поле зрения Моргена болталось только ухо поработителя, жирное и сальное, и больше ничего не было видно.

Морген, вспомнив Штелен, плюнул в него кровавым комком слизи.

Эрбрехен повернулся, чтобы посмотреть на него, длинная сопля густой красной слюны свисала с мочки.

– Ой малыш. Вот тут ты допустил ошибку. Страшную ошибку. – Он глянул на двух мужчин, появившихся из темноты. – Он еще не готов. Бейте его дальше. – Люди радостно кивнули, полные ликования от возможности служить. – Если убьете, то вас ждут такие муки, которых вы и представить себе не можете.

«Нет! Не так все должно произойти! Эрбрехен же угрожал огнем! Должен быть огонь! А не снова…»

Кто-то ударил его в лицо, и картинка, которую он до того видел, разлетелась на куски, как разбитое зеркало. Белая агония. Удары сыпались на его тело со всех сторон. Наверное, присоединилось еще несколько человек, которых он до того не заметил.

«Где же огонь? Отражения показывали мне огонь».

О боги. Неужели они солгали?

* * *

Бедект подошел к лагерю настолько близко, насколько ему хватало решимости. Спрятавшись за деревьями, невидимый в ночной темноте, он стоял и наблюдал. Все обитатели лагеря были перепачканы с ног до головы. Он прикинул, сколько их: тысячи и тысячи. Большинство из них слонялись без дела, сношались прямо на размокшей земле или дрались из-за чего-то, чего он не мог разглядеть. Многие были даже разуты, из одежды у большинства оставались только жалкие лохмотья.

Ему уже доводилось такое видеть, очень-очень давно. Такое случается, когда люди оказываются под влиянием могущественного гефаргайста-поработителя; они утрачивают чувство собственной личности. Эти люди едва были способны поесть, не говоря уже о том, чтобы искупаться или следить за своей внешностью. Если так будет продолжаться довольно долго, то большинство перемрут от голода, если только поработитель не позаботится о них и не напомнит им, что нужно поесть. А часто ли гефаргайсты думают о других людях?

– Отсюда у тебя ничего сделать не получится, – прошептал он сам себе.

«Ну что же, тогда тебе, пожалуй, стоит просто уйти».

Бедект застыл на месте. Мальчика он нигде не видел, но ведь этот лагерь размером не меньше небольшого городка, пусть и все обитатели его – бродячие оборванцы.

– Ну что, раз уж отсюда тебе ничего не сделать, почему бы не отойти подальше, где будет гораздо безопаснее?

О боги, как он ненавидел поработителей. Мало что наводило на него больший ужас, чем опасность потерять всякое собственное достоинство, подчинившись мании величия другого человека.

«Уходи. Пусть все это останется у тебя позади».

Он сорвал с себя рубашку и швырнул ее в сторону. Больше она ему не понадобится. Почувствовал голой грудью прохладный воздух.

«Вернись и найди Лауниша». Несколько дней верхом, и можно добраться до Фольген Зини.

Бедект наклонился и зачерпнул полную пригоршню грязи. Он размазал ее по всему телу, растер по волосам.

Да ну к черту этого мальчика и всех, кто хочет его использовать. Не Бедекта то забота.

Он посмотрел на свои сапоги. Умереть в сапогах. Да будь он проклят, если их снимет. Когда он решил, что уже, насколько ему требовалось, уподобился жалким прихлебателям поработителя, Бедект подхватил свой громадный топор, повесил его за плечо и отправился в лагерь. Из-за топора он будет выделяться в этой толпе, но без него он точно никуда не пойдет.

Сапоги и топор. Больше ему ничего не нужно.

Он зашагал через лагерь, проталкиваясь сквозь толпу, опьяненную преклонением перед своим повелителем-поработителем. Чем дальше Бедект пробирался в глубь лагеря, тем жарче становился воздух. В центре лагеря было что-то или кто-то, накалявшее воздух на много километров вокруг, и Бедект сразу же понял, в чем дело. «Вот проклятие».

Если поработители порой внушают страх, то хассебранды, безусловно, опасны.

Видя его приближение, люди бросались врассыпную с его пути, как перепуганные курицы. Но большинство обитателей находились в таком забытьи, что не замечали его. Их он с силой расталкивал прочь со своего пути. На него почти никто не обращал внимания, а те, кто заметил Бедекта, беззастенчиво глазели на него. По мере того как он двигался вперед, воздух оказывался все жарче, и вскоре он уже обливался по́том.

Впереди он увидел огромный паланкин, на нем – человека, похожего на гору студня. Жир исказил эту фигуру настолько, что Бедекту было не разобрать, мужчина это или женщина. Возле паланкина сидело с десяток мужчин и женщин. Многие бормотали себе под нос, ковыряли что-то на своем теле или подергивались непонятно от чего. Поработитель собрал у себя целый отряд гайстескранкен, и одни лишь боги ведали, каким безумием они были охвачены и каким могуществом обладали. Убить их всех ему никак не под силу.

На Бедекта взглянула молодая женщина, чье тело было облеплено зеркальными осколками; ее глаза широко распахнулись. Судя по всему, она его узнала. Она посмотрела на поработителя, открыв рот, будто собралась что-то сказать, но потом остановилась. Повернулась и поспешила прочь, будто решив потихоньку спасти свою жизнь.