— Ты такой лентяй, Ник.

Он засмеялся, все еще не открывая глаз.

— Вообще-то я становлюсь другим, более жестким.

Сэнди выскользнула из кровати. Тело у нее было гибкое, подтянутое, без грамма лишнего жира, бюст — небольшой. Ник лениво следил за ней сквозь полуприкрытые веки… Несколько белых горизонтальных полосок на коже над лобком говорили о том, что она была матерью.

— Как там пацаненок?

Сэнди потянулась, закинув руку за голову:

— Растет как бешеный! Хочешь, я привезу его в пятницу? — с надеждой спросила она.

Ник покачал головой.

— Лучше привези еще фотографий, дорогая. Этого достаточно.

Сэнди натянула джинсы и коротенькую кофточку.

— Я приготовлю чай.

Когда она вышла из спальни, Ник вновь расслабленно растянулся на кровати… Его собственный сын казался ему явлением необычным, чем-то далеким, недосягаемым. Хотя Нику была приятна мысль, что где-то растет его плоть и кровь, он боялся увидеть сына воочию. Боялся слишком сильно привязаться к нему. Ник сел в кровати и потянулся за сигаретами.

И тут его спокойствие нарушили…

Парадная дверь была бесцеремонно распахнута группой ввалившихся в помещение мужчин: двое их троих непрошеных гостей держали в руках кувалды. И прежде чем Ник успел вымолвить хотя бы слово, вошедшие окружили его постель.

Однако Ник спокойно, не торопясь, закурил сигарету и сонно улыбнулся:

— Привет, Джоджо! Ты ведь всегда любил появляться неожиданно, насколько я тебя знаю, а? — В голосе его прозвучала привычная дурашливость, а для пущего эффекта Ник сделал, не вставая, несколько непристойных женственных движений.

Однако это не произвело особого впечатления ни на одного из мужчин, окружавших его кровать. Они знали: если нужно испугать Ника Карвелло, то следует наваливаться толпой.

Ник медленно обвел взглядом налетчиков, отмечая все же некоторое замешательство в их рядах и слегка вытянутые лица.

— Так в чем дело, мальчики? Ливерпуль бомбят, что ли? Пока вроде еще не время, черт побери! Не стой там, как раздолбай, Джоджо. Садись и объясни мне, что это за шоу вы тут устроили. А то это начинает меня утомлять…

После короткого колебания Джоджо О'Нил, к изумлению своих наемных головорезов, опустился на кровать и захихикал. Ник перевел взгляд на дверь спальни и хитро усмехнулся:

— Привет, Элби, дорогой! Выходи и поздоровайся.

Мужчины обернулись к двери — и тут же застыли и побледнели. Элби, стоя в проеме двери, вежливо улыбаясь безъязыким ртом, держал тем не менее в руках компактный «узи».

Ник ласково похлопал Джоджо ладонью по щеке.

— Никогда не следует недооценивать педика, Джоджо. Ты и твои ребята должны были бы об этом знать. Ну, а теперь говори: что тебе надо?

— Мне надо знать все о твоих делах с Джорджио Бруносом и Аланом Коксом. А твой маленький немой друг меня не запугает, Ник.

Ник лениво улыбнулся и слегка кивнул Элби, который сделал шаг в комнату и пару раз выстрелил одиночными в ковер — прямо под ноги Джоджо.

— А тебе следовало бы очень испугаться, Джоджо. Потому что я знаю все, что с тобой происходит, и про Кроуна тоже. И лично я думаю, что от всего этого смердит. Ну-ка, Элби, пускай он получит пулю в руку: его надо слегка проучить.

Элби выстрелил в руку Джоджо. Тот мгновенно лишился трех пальцев, начисто срезанных метким выстрелом. По собственной инициативе Элби всадил еще по пуле в каждое бедро.

Шестерки Джоджо молчали и опасливо косились на Элби. Они все были вооружены, но достаточно хорошо соображали, чтобы не пытаться пустить в ход свое оружие. Элби же оказался гораздо крепче, чем выглядел на первый взгляд, и они невольно зауважали его за это.

Ник громко, негодующе фыркнул и произнес короткую речь:

— А теперь внимательно слушайте меня, парни. Я хочу, чтобы вы убрали этот кусок дерьма из моего дома, а потом вернулись в Ливерпуль, и как можно быстрее. И если до меня дойдут слухи, что вы тут где-то болтаетесь неподалеку от меня, то я обещаю вам большие неприятности. И отвезите, наконец, Джоджо домой. А не то он зальет мне кровью весь ковер и покрывало…

Спустя пять минут квартира была свободна от гостей. Ник молча пил приготовленный Сэнди чай. Элби тщательно убирал следы вторжения, начиная от парадной двери.

Сэнди печально покачала головой.

— Вдруг он вернется, Ник? Да еще прихватит с собой Джека Кроуна…

— Он больше не придет, дорогая, — усмехнулся Ник. — Он выяснил все, что хотел узнать. Так что не напрягай свою хорошенькую головку и не переживай. А теперь я пойду и накрашусь: мне сегодня надо кое с кем повидаться.

На этом их разговор закончился.

Глядя, как Ник, прихорошившись, порхает по квартире, Сэнди пыталась разобраться в своих чувствах, в том, как она к нему относится… Никто, включая ее мать, не мог понять ее увлечения им. Но они не знали того Ника, которого знала она: Ника, становившегося настоящим мужчиной во тьме ночи, — ведь только тогда он и был самим собой. Когда Ник обладал ее телом и восхищался ее умом, он казался Сэнди куда более мужественным, чем все эти так называемые мачо.

Однако только одной Сэнди дано было знать об этом. И если она хотела сохранить любовь Ника, то ей следовало держать эту информацию при себе.

А Сэнди очень хотела удержать его.

— Почему ты позволил Элби выстрелить в него? — спросила она.

Ник улыбнулся.

— Потому что он негодяй, Сэнди. Такой же негодяй, как тот, что отрезал Элби язык. Не жалей Джоджо О'Нила. Я бы хотел, чтобы Элби отстрелил ему его паршивые яйца!

Сэнди едва сдерживала неровное и сильное биение своего сердца.

— Приготовить тебе еще чаю?

Ник откровенно любовался ею:

— Давай, дорогая. Мне придется вытащить на свет Тощего Билла, чтобы разобраться в этом деле. А то у меня тут на полу больше крови, чем после домашних разборок в Милволле…

Сэнди пошла готовить чай.

Алан не без удивления увидел перед собой Энтони Кальдера: в восемнадцать тридцать тот сидел в ресторане «Амиго». И он привез с собой восхитительную Шэрон; она устроилась за столиком так, чтобы ей удобно было следить за официантами. Шэрон в свои двадцать два года выглядела очаровательно: невысокого роста, с большой грудью и мелированными светлыми волосами. Алан не находил в Шэрон таких выдающихся качеств, чтобы возникло желание немедленно жениться на ней. Однако Энтони был ею просто опьянен. Алан связывал это с появлением на свет их ребенка. Энтони боготворил дочурку, а вследствие этого боготворил и мать. Это можно было считать его ахиллесовой пятой. Шэрон отличалась пронзительным голосом, от которого, как говорится, разбивались стекла, а такой раскатистый, грубоватый смех, как у нее, встречался лишь у героинь откровенных фильмов на видео. Когда Алан и Энтони скрылись из виду, поднявшись в кабинет, она тут же заказала себе двойную водку. У входа в кабинет Энтони вдруг ни с того ни с сего расхохотался.