Они переминались с ноги на ногу и оглядывались туда, где красной точкой светился огонёк сигареты и смутно угадывался в потёмках мужской силуэт. Потом огонёк погас, и в пятно света под фонарём вступил мрачный Плечо.

– Эх вы! – хмуро и презрительно бросил он ученикам. – Щенки!

Сейчас сэнсэй им покажет, как надо.

Негритёнок сидел на земле и пытался утереть с лица кровь, а Олег, ухватив его под локоть, тянул вверх, думая, что таким образом помогает ему вставать. Больше всего хотелось снова удрать и не останавливаться по крайней мере до метро. Он ведь понимал, чем кончится дело, если Плечо побьёт их с негром неожиданного защитника. Дом и письменный стол с раскрытым под лампой учебником математики показались ему страшно далёкими и недостижимыми, а разборки с родителями, ещё вчера крупно отравлявшие жизнь, – мелкими, беспричинными и не стоившими того. Так происходит всегда, когда встают в полный рост вопросы жизни и смерти. Потом, правда, всё как-то быстро входит в прежнюю колею… Если уцелеешь, конечно.

…Сэнсэй (Олег его этим словом тоже никогда больше не назовёт) атаковал мощно и неожиданно. «И стремительно, как понос», – охарактеризовала бы Катя Дегтярёва. Будь она здесь, она получила бы истинное удовольствие. Во всяком случае, сумела бы уследить за тем, как ответил на атаку её командир. Остальные просто ничего не увидели, поскольку для этого требовалась квалификация, которой они не обладали. Олег только заметил, что Лоскутков вроде бы чуть отступил в сторону и развернулся… и сэнсэй, увлекаемый собственным кулаком, пролетел мимо, и на лице у него успело возникнуть выражение величайшего изумления, а потом вовсе произошло неведомо что, и обладатель чёрного пояса косо улетел в ту же сторону, откуда напал. Именно улетел: он пытался удержать равновесие, но его ноги никак не поспевали за всем остальным. Метров через пять они окончательно отстали от тела, и сэнсэй пропахал обеими ладонями тающий сугроб под стеной. Ясное дело, он тут же вскочил, готовый к продолжению боя…

– Уйди лучше, Плечо, – сказал Саша, узнавший тихвинского звеньевого. – Жалеть больше не буду!

Теперь и Плечо узнал его. Вспомнилось минувшее лето, сумрачная дождливая ночь… ларёк с пышками на Загородном проспекте. «Охранное предприятие „Эгида-плюс“! Есть проблемы?..» Тот раз они разошлись мирно. Хотя почётным для тихвинцев такой мир назвать было нельзя…

– Мать твою, – рявкнул Плечо, вновь бросаясь вперёд. Он многих мог размазать по стенке, и сам Журба почти на. равных тешил с ним душу. Но ярость – скверный советчик, и секунду спустя бандит во всех подробностях выяснил, что такое «третий контроль». Не название, конечно. Что толку в названии? Оно беспрепятственно пролетает из одного уха в другое, пока не наполнится смыслом…

Третий контроль – это когда кисть внезапно попадает в тиски, а локоть беспомощно задирается кверху, и всё вместе скручивается таким образом, что перепуганное тело сперва взлетает на цыпочки, а потом встаёт раком, ложится на землю и начинает её есть… вообще делает всё, чего пожелает тот, кто осуществляет контроль. Тело, оно смышлёное. Оно хорошо понимает, что в случае промедления или неповиновения конечность ему попросту оторвут…

Саша обошёлся минимумом движений. Его больше занимало, что теперь делать с топчущимся, еле слышно подвывающим тихвинцем. В участок сдать?.. Так Журба его сегодня же выкупит… Саша посмотрел на четверых юнцов, потрясение следивших за унижением своего вожака. Нет, не придётся им с торжеством встречать его у выхода из кутузки. Пусть-ка лучше забирают его такого, каков он сейчас, – побеждённого, потрёпанного и злого как чёрт, пусть-ка с ним пообщаются… Глядишь, что-то поймут…

Когда гоп-компания окончательно скрылась в темноте, Саша обернулся к своим подопечным и увидел, что негритёнок уже сидит на земле: судя по тому, как он шевелился, обошлось без серьёзных увечий и даже без переломов. Второй мальчишка, тот, что бегал за помощью, стоял рядом и, похоже, не знал, как поступать дальше. Саша присел перед негром на корточки:

– Что случилось-то, парень?..

Темнокожий россиянин ничего не ответил. Саша этому не удивился: избитые часто так замыкаются, и в особенности те, кто у жизни и без того в пасынках. Это человек в целом благополучный, внезапно испытав чужую жестокость, стремится рассказать, посоветоваться, найти утешение. Да и то не всегда. А уж если доставшиеся побои суть лишь закономерное продолжение того, чего и так привык каждый день для себя ждать…

– Ты… здорово ты, – вдруг сказал негр и, пошатываясь, поднялся. – Ты по жизни чей?.. Тихвинских знаешь?.. Журбу?..

– Журбу?.. – хмыкнул Саша. – Э, брат, это ты что-то напутал. Тебя ж тихвинские только что колотили.

– А ты сам кто? – в глазах негра появилась внезапная настороженность.

– Я-то? Да я, собственно, в охране работаю… В группе захвата…

На тёмном лице стремительно блеснули белки глаз, и негр отмочил то, чего, казалось бы, следовало ожидать в последнюю очередь.

– Мент, сука позорная… – прошипел он с неожиданной ненавистью. И со всей скоростью, какую позволили синяки, бросился туда, где блестел на утоптанном снегу эсэсовский кинжал.

Саша опередил паренька, наступив на клинок:

– Случилось-то что?..

– Сука!.. – закричал негр срывающимся голосом и, кажется, заплакал. – Мочить вас всех!..

Что-то всерьёз предпринять против Саши или отобрать у него тесак он, понятно, не мог и надеяться. Он отчаянно выкрикнул ещё какие-то проклятия и побежал, хромая и оступаясь, прочь, в темноту.

– Погоди, парень! – крикнул вслед Лоскутков, но тот не остановился. Саша подобрал кинжал, спрятал его под куртку и со вздохом повернулся к Олегу. – Ну, а ты что?.. Тоже тихвинских ищешь?..

Искоренить всё зло мира он давно уже не мечтал.

– Нет, – ответил Благой-младший. – Не ищу… Теперь, когда всё кончилось, у него противно клацали зубы. И понемногу появлялись нехорошие мысли о том, что будет завтра, когда понадобится выйти на улицу. Да какое там завтра!.. Даже и прямо сейчас…

– Тебе к метро? – видя его состояние, спросил Саша. – Надо же, и мне как раз по пути… Ну, пошли…

Ветер опять тянул с запада, из того конкретного сектора, откуда в Финский залив испокон веков «надувает» отлогую волну наводнения. Из Ирининой квартиры было хорошо слышно, как гремели на крыше листы кровельного железа, а «Информ-TV» несколько раз показывало Неву. Белый панцирь с треском разваливался на угловатые льдины, щерившиеся зелёными сколами, а из-под них выпирала наружу курящаяся морозным паром вода. Льдины с хрустом грызли друг дружку и всё выше вползали по гранитным ступеням. У парапета стоял учёного вида дядька и злорадно вещал о теоретически возможных уровнях подъёма воды и о том, что дамбу надо, пока не поздно, достраивать, а не то… Когда небо залил мрачный медно-рыжий закат, к Ирине явилась посетовать на своё горе вернувшаяся с дачи соседка. Дача у неё была где-то на Карельском, и сегодня там повалило ветром сосну. И ведь нет бы тихо лечь вдоль забора или повиснуть на ветках! Двадцатиметровый ствол рухнул точно на крышу только что поставленного металлического гаража, в котором, слава Богу, на тот момент не было автомобиля. Сосне, по словам женщины, было лет пятьдесят.