Оп! «Металка», сработанная из винтовочного штыка, с глухим стуком втыкается точно в грудь нарисованного на бревенчатой стене силуэта.

– Не, ну, Антон, так то ж ты, – начинает канючить Леха, но я быстро пресекаю это слюнтяйство:

– А что я?! Баланс ты и без размахивания руками удержать можешь, чай, не на одной ноге стоишь. Или у тебя к левой грабке прицел прикручен, раз ты без нее не можешь, а? Все, давай еще тридцать бросков, но чтоб вторую руку за ремень засунул! Что встал? Исполнять!

Никто из присутствующих сокомандников даже бровью не повел – дело обычное. Нам самим на тренировках достается не хуже. Сознательности, может, побольше, как и понимания необходимости самоистязания, но командир иной раз в похожем стиле с нами разговаривает. Хотя поговорку про нужду, которая заставит, не зря придумали. Не скажу, что каждую свободную минуту посвящаю боевой учебе, но вламываю изрядно, как и прочие. Слишком много пробелов в нашем образовании, слишком многие навыки растерялись. Слава богу, с учителями все в порядке. Тот же Бродяга успешно «переточил» нас под нормальную стрельбу из пистолета. Без всяких там «еврейских отклячиваний жопы с перерасходом патронов» и «я стреляю по звонку», как он нелицеприятно именует модные в нашем времени стили так называемой «боевой» стрельбы.

Помню, Тотен по шапке получил за сдвоенные выстрелы. Шура прямо сказал: «Не хер патроны жечь, если и в первый раз не прицелился. А если прицелился, то тем более не хер!» Собственно, благодаря ему я сейчас чувствую себя хоть сколько-нибудь полезным членом отряда – рука хоть и одна, но, если что, пистолетом дел натворю. Все-таки не зря каждый день все это время как минимум по полчаса на тренировки трачу. Да и браунинг мой – пистолет ладный, а приноровившись, я его и перезаряжать научился. С вальтером или парабеллумом, у которых защелка магазина на донышке рукояти, управляться было бы не в пример сложнее. А так – магазин выщелкнул, пистолет под мышкой пострадавшей руки зажал, правой новый магазин достал… Справляюсь, в общем… Только подсумки по-другому на поясе перевесить пришлось. С ТТ похоже получается, но меня его система предохранения напрягает – отработать с полувзвода выходит медленнее, чем снять «Хай Пауэр» с предохранителя. Ну и, опять же, защелка магазина удобно расположена.

Собственно, мы как цветочки перекрестно опыляемся. Я Доку удар с правой ставлю, а он мои навыки срочной медпомощи корректирует с точки зрения современных воззрений передовой медицинской науки. Бродяга Алику ценные советы по практическому применению второго, после головы, оружия штабного работника дает, а Тотен в ответ за внешним видом Шуры следит, чтоб проколов, как тогда, у тайника, не было. И тэдэ, и тэпэ. А все вместе мы «молодых» гоняем. Они нас, впрочем, тоже. Правда, мы в этом им никогда не признаемся. А если это произойдет, то, значит, мы спалились, как неумелый вор на дырявом кармане. Сейчас, почти полтора месяца спустя, многие наши потуги сойти за местных только смех вызывают. Вроде отрывания фильтра у сигарет и прятанья современных бутылок. Эти-то вещи «местным» объяснить проще простого – иностранное производство или секретность более чем достаточное прикрытие для незнакомого предмета. А вот незнание того, что Невский проспект в Питере совсем не Невский, а вовсе даже 25-го Октября, рояль играет.

Хорошо еще, что никто из нас, согласно самосостряпанным «легендам», не питерский. Но и на родной Москве я бы как пить дать спалился. Ни названий улиц не помню, ни злачных мест, а ведь в самом центре города вырос и историей его интересовался с младых, как говорится, ногтей.

А взять, к примеру, ситуацию, когда Соколов с гордостью сообщил за вечерним чаем, что в один день с комсомолом родился – у меня минут пять ушло на то, чтобы вспомнить, что это 29 октября было! И оставалось только одобрительно головой качать, пока всю память не прошерстил, а то бы поздравил на автомате и выглядел бы как полный идиот. А таких мелочей вокруг – тысячи! Или названия городов, для примера, что Владикавказ раньше Орджоникидзе назывался, я помню. Довелось там побывать, когда с классом в турпоход по Кавказу в восемьдесят восьмом ходили. А вот что за города Молотов и Чкалов – поди разбери. Я на них вчера в газете наткнулся, когда, чтобы чувство острого информационного голода утолить, после бани зарылся носом в подшивку, найденную в школьной библиотеке. И книжки, что раньше читал, ни разу не помощники, поскольку, так уж вышло, о героических тридцатых читать довелось мало – прям терра инкогнита какая-то! Про Гражданскую – до фига, про Отечественную войну – еще больше, а вот про «мирные двадцать лет социалистического строительства» – по пальцам пересчитать. Ильф-петровские шедевры, «Кортик» с «Бронзовой птицей», да и те, если мне память не изменяет, после войны уже написаны. «Республика ШКИД» и «Педагогическая поэма»? Нет, эти все ж таки про более раннее время, да и специфика… Вот и остается нам пяток книг да столько же фильмов, к реальности имеющих отношение крайне опосредованное. А остальное больше на пасквиль похоже, вроде «Детей Арбата» и опусов Солженицына. Впрочем, подспудно и они влияние оказывают – я, пока не понял, что гэбэшники из отряда Зайцева вполне себе нормальные ребята, ушки на макушке держал и все время репрессии высматривал. Но когда сообразил, что никто нам иголки под ногти загонять с места в карьер не собирается, а наши, точнее Бродягины, заходы на тему секретности как раз и убедили энкавэдэшников, что мы свои, вполне нормально с ребятами общался. Причем они были, как на подбор, тактичными и вежливыми. Прощупывали, конечно, но аккуратно. Наподобие вопросов об общих знакомых. Не скрою, пришлось актерским мастерством блеснуть, да и как знакомцев я поминал все больше людей в узких кругах более чем известных, вроде Якова Исааковича да Павла Анатольевича. Чисто в соображении, что вопросы с подковырками этим людям сложно задавать, в белорусских чащобах сидючи.

– …так нормально? – Голос Зельца выдернул меня из пучины раздумий.

– Давай еще разочек. Серией! – Вышестоящему всегда проще вывернуться из неудобного положения, чем я и не преминул воспользоваться. Теперь, правда, в эмпиреях не воспарял, а внимательно следил за телодвижениями воспитанника.

– Бам! – Равновесие Лешка чуть не потерял, но нож в мишень воткнулся.

Два шага влево, замах – и второй нашел цель.

– Перекрутил! – делаю замечание, поскольку штык торчит косо, так, словно его откуда-то сверху метнули.

Милиционер делает шаг назад, наверное, чтобы увеличить дистанцию – с изменением радиуса оборота ножа у него пока не очень, но в момент броска запинается на еле видимом бугорке, и нож, хаотично вращаясь, уходит так сильно вверх, что втыкается, не долетев до подоконника второго этажа всего лишь тридцати сантиметров.

– Ну, орел! Давай лезь за ним! – С одной стороны, это не совсем честно, это мой возглас его сбил, но с другой – если такая малость может «нашего ментеныша» с панталыку сбить, то пахать ему, бедному, и пахать. – Как достанешь – еще десять серий. В статике. С колоды.

– Товарищ самый страшный лейтенант! Брось дитятку и иди ко мне! Организм молодой травить! – Док призывно помахал пачкой «Казбека». Коробку этих деликатесных по военному времени и довольно дорогих в мирной жизни табачных изделий мы затрофеили чисто случайно. Причем у немцев. Видимо, покойные гурманами были, так как на фоне немецких пайковых сигарет по вкусу советские папиросы показались настоящей амброзией. Хотя нет – фимиамом! Амброзию едят вроде, а воскуряют фимиам… Еще в той же машине мы три пачки папирос «Чапаев» нашли – с Василь Иванычем за пулеметом на этикетке. Мне, в силу профессии, картинка была знакома – прямо с плаката фильма братьев Васильевых передрали, только Петьку зачем-то отчекрыжили. Немцы, кстати, совершенно этим образчиком политпропаганды не побрезговали – две пачки початые были. Папироски действительно получше их «Реемтсмы» оказались, тут «Донгостабфабрика» не подкачала.