Казачьи полки Денисова и Курнакова открывали рассеянного неприятеля в выгодных его местах, мнящего на некоторое время удержаться, купно с пехотными били и брали в полон.

Неприятель потерял на месте первого жестокого сражения и в погоне, чрез 12 верст до Швица, убитыми: 1-го генерала Ла-Гурье и до 3000 разных чинов; в реке потонуло более 300, побилося с крутизны гор до 200.

В плен взято: генерал Лекурб (на самом деле — генерал с похожей фамилией Лакур. — В. Л.), 1 бригадный и 1 баталионный командиры, 13 офицеров и 1200 рядовых. Сверх того до 400 оставлено раненых в лесу, коих приказано собрать жителям в Мут[т]ентале. Отбито 5 пушек, из коих одна 12-ти фунтовая, стоявшая на мосту, обращена была на поражение бегущего неприятеля к Швицу.

Генерал Массена и с ним некоторая часть спаслись бегством».

В заключительной части реляции Суворов отдал должное главным героям сражения — Андрею Григорьевичу Розенбергу и его первым помощникам Михаилу Андреевичу Милорадовичу и Максиму Владимировичу Ребиндеру.

Как контрастирует эта скромная реляция с бюллетенем 4-й дивизии французской армии, подписанным Мортье и офицерами его штаба!

«Вся дивизия сражалась с полудня до семи часов вечера, — говорится в бюллетене. — Она потерпела небольшое поражение и с пяти часов начала отходить к Швицу, в то время как батальон 67-й полубригады, прибывший из Цуга Люцернским озером, бросился в атаку, опрокинул врага и вынудил его отступить на его вчерашние позиции. Наши потери — около 80 убитых, 300 раненых и 400 военнопленных, среди которых оказался генерал-аджюдан (то есть заместитель командира дивизии. — В.Л.) Лакур, в течение дня показавший чудеса храбрости…»

Но свидетельства нейтральной стороны — швейцарцев — полностью опровергают беспардонность французских реляций.

Настоятельница монастыря 54-летняя сестра Мария Йозефина Вальбурга Мор записала в монастырских протоколах: «1 октября ровно в 12 часов французы напали на русских за каменным мостом (по слухам, около 10 тыс. человек). У первых были пушки. Обе стороны отчаянно сражались, со стороны французов было множество убитых. На протяжении всей битвы из Ури всё время прибывали русские солдаты… Русские всё больше продвигались вглубь долины… Обе стороны несли большие потери, русские постепенно оттягивали войска к Гроссталю. Французы преследовали русские войска страшным огнем из пушек и из ружей. В конце концов русские перешли в наступление. По обеим сторонам гор французов гнали 800 кавалеристов, а из центра долины — многочисленная пехота. Стремительно бросилась в атаку русская армия и гнала французов прочь из долины. Французы неслись сломя голову, отступать им пришлось по узкой тропе через мост, где они потеряли много людей. Из-за столпотворения на мосту, узкой тропы и приближающегося врага многие французы сорвались в Муотту, в которую сами же толкали друг друга в стремлении удержаться на мосту. В реку упали французский генерал вместе со своей лошадью, тележка с боеприпасами и четырьмя лошадьми. Французов преследовали до Шененфельда, кавалерия — до Ибаха и полей. Русские привели много пленных, среди которых были генерал, его адъютант, командир батальона, майор-адъютант, капитаны и лейтенанты, всего 11 офицеров и от 1500 до 1600 рядовых».

Настоятельнице вторит церковный староста Франц Бет-черт, записавший в своем дневнике: «1 октября. В этот день французы в количестве 14 тыс. человек напали на русских, хотели взять их в плен и двинулись к женскому монастырю, но кавалерия и стрелки русского войска обратили самих французов в бегство… взяли многих в плен. Они отступали к Бюолю и Хинтербергшутцу, но и там их преследовали русские солдаты. Французы бежали сломя голову, карабкались в горы, многие срывались с Чертова моста в быструю реку Муотту. По всей долине остались следы той битвы, а русские так и гнали французов за поля».

Сокрушительное поражение, превращенное французским командованием в «небольшую неудачу», охладило победный пыл охотников за суворовской армией. Сам Массена бросился подкрепить Молитора, запиравшего северо-восточный выход из Муттенской долины.

Французов напугал не только мощный контрудар суворовцев. Розенберг послал властям Швица требование заготовить хлеба, мяса и вина на 12 тысяч русских, которые завтра вступят в город. Эта военная хитрость заставила первого помощника Массена генерала Сульта разослать приказание об обороне позиций позади Швица, благодаря чему корпус Розенберга оторвался от неприятеля и беспрепятственно отступил на восток к главным силам.

В Гларисе Суворов снова собрал военный совет. А.Ф. Петрушевский замечает: «Обстоятельных сведений об этом совете нет… Но есть известие, что великий князь восстал против предлагаемого Суворову австрийским Генеральным штабом движения на Молис, Везен и Саргане и что это мнение советом было принято. Последовало решение — взять путь кружной, но безопасный». Ввиду отсутствия патронов и артиллерии пришлось уклониться от новых сражений с крупными силами неприятеля и, преодолев труднопроходимый хребет Панике, спуститься в долину Верхнего Рейна, чтобы забрать обозы, полевую артиллерию и двинуться на соединение с Корсаковым. Линкену, так и не сделавшему попытки помочь Суворову, было приказано заготовить к 25 сентября провиант на два дня.

К оставленным в Муттентале тяжело раненным прибавились новые, помещенные в наскоро устроенном в Гларисе госпитале, с письменной просьбой о человеколюбивом отношении к ним, обращенной к начальнику первого вступившего в селение французского отряда. Всего раненых было 800 русских и столько же французов, уже получивших необходимую помощь от победителей, что было честно отмечено французским командованием.

Упустив Суворова, Массена попытался, перегруппировав свои силы, добить Корсакова и Конде. 26 сентября (7 октября) французы стали выдвигаться к местечку Шлатт. Русская разведка на этот раз была на высоте. Узнав о сосредоточении неприятеля, Корсаков ночью переправил на левый берег Рейна значительные силы — 12 тысяч штыков и три тысячи сабель — и неожиданно атаковал французов, находившихся на марше и не успевших принять боевой порядок.

Ввод в сражение главных сил не принес Массена успеха. Войска Корсакова, стараясь отомстить за цюрихскую катастрофу, дрались прекрасно, а затем отошли на правый берег Рейна, уничтожив мосты. «Журнал Комаровского» (адъютант великого князя вел по поручению своего шефа хронику кампании) ограничивается лишь краткой записью от 28 сентября: «Г[енерал]-Лей[тенант] Римский-Корсаков донес Господину] Фельдмаршалу], что 26 числа атаковал он неприятеля при деревне Шлатте в окрестностях Шафгаузена и, взяв у него 2 пушки, 1 знамя и несколько пленных, принудил его отступить из занимаемой им позиции».

В тот же день произошел еще один бой. «Корпус Принца Конде, расположенный при городе Констанце (правее Корсакова. — В. Л.), — говорится в «Журнале Комаровского», — атакован был неприятелем и по упорном сражении принужден был оставить оный превосходным неприятельским силам. При сем случае оказал помянутый корпус опыты великой храбрости; неприятель потерял одно знамя и несколько пленных». (Корпус Конде, принца королевской крови, в основном состоял из бывших офицеров королевской армии, бежавших из революционной Франции. Ротами командовали старые заслуженные генералы, взводами — полковники. Численность корпуса не превышала четырех-пяти тысяч человек. После Кампоформийского мира, вырванного в 1797 году победоносным генералом Бонапартом у поверженных австрийцев, корпус быль принят Павлом I на русскую службу и дислоцировался на Волыни. В 1799-м он был направлен в Швейцарию, где выдержал сильную атаку республиканцев у Констанца, важного пункта на Рейне у Боденского озера, и был вынужден отступить, понеся серьезные потери. Поддержанный небольшим русским отрядом корпус пробился из окружения.) П.Н. Грюнберг справедливо замечает: «Бои при Шлатте и Констанце выпали из истории Швейцарской кампании осени 1799 г. Корсаков остался только неудачником Цюриха… Результат боя при Шлатте поддержал победный итог суворовского Альпийского похода. После этого сражения и занятия Суворовым Майенфельда инициатива на театре военных действий в Швейцарии нечувствительно переходила к союзникам… Если бы Массена реализовал свой замысел и вторично разгромил Корсакова, а заодно и принца Конде, то судьба суворовской армии оказалась бы иной».