Горяев с трудом проснулся, вылез из постели, подошел к окну. У калитки смутно виделись легковые машины, и пятеро незнакомых мужчин гуськом шли к даче.

Энергичный стук в дверь. Голос тещи из ее комнаты наверху:

— Вы слышите там? Стучат!

Горяев не в силах был сделать шага, плохо соображал, но, когда стук, еще более сильный, повторился, он оглянулся на Наташу — она лежала, укрывшись с головой.

И тогда он пошел открывать дверь.

— Вы Горяев?

— Да.

— Евгений Максимович?

— Да.

— Вот постановление прокуратуры о вашем аресте и обыске.

Горяев прочитал бумажки, и его сразу скосила полная апатия — будто кто-то за него все уже решил и ему остается только подчиниться.

Наташа вышла в столовую в пестром халате, жмурилась от яркого света:

— Что тут происходит?

Ей объяснили.

— Скажите на милость, как все грозно… — отозвалась она и села к столу. — Что требуется от меня?

— Пока ничего.

Денежный запас Горяев отдал сам — сходил за ним в спальню и положил сверток на стол. Сильно при этом сморщился от головной боли, а можно было подумать — от горя. В общем, часа за два оперативники все, что нужно, сделали и повели Горяева в машину. И в это время вынырнула теща — в ярком кимоно с растрепанными седыми волосами она выглядела несколько комично.

Проводив остолбенелым взглядом процессию, которую открывал ее зять, она крикнула:

— Натали, что это значит?

— Евгений арестован, — жестко ответила дочь.

И вдруг теща неожиданно резко побежала вслед за процессией, настигла ее уже у калитки и там заорала тонким въедливым голосом:

— Негодяй! Негодяй! Ты погубил мою дочь! Осрамил святое имя ее отца! Нееегодяяяяй! — выла она, потрясая в воздухе костлявыми руками, не видя, что милицейские машины уже уехали…

Залесского арестовал в Донецке Владков. В день отлета туда он узнал от Раилева новость, которую поначалу не соображал, как расценивать. Вручив ему командировочное удостоверение, Раилев сказал:

— Я вошел к руководству с предложением перевести вас на постоянную работу к нам. Молодые кадры нам нужны как воздух, — добавил он с улыбкой, но, увидев растерянное лицо следователя, спросил: — Вы что, не хотите?

— Нет, что вы… Спасибо, конечно… — пробормотал Владков.

— Тогда все в порядке. Доставите сюда Залесского, закончим это дело, и съездите за семьей. Счастливого пути…

Владков до ареста Залесского на несколько часов заскочил в свой Херсон. Объявил жене, что им придется перебираться в Москву. У жены эта новость радости не вызвала — она родилась и росла в этом городе, здесь жили ее старики, для нее переезд в Москву означал разлуку с очень многим и дорогим. Она даже заплакала, и Владков не знал, что делать. Не подумав, пообещал ей, что вернется в Москву и откажется от назначения, но через минуту знал, что сделать это не сможет. В общем, эти часы дома стали для него не радостью, а мукой, только ничего не ведающая дочурка Катюха не отходила от него ни на минуту, согревала его душу своим нежным теплом, развлекала бесчисленными вопросами — почему да отчего…

А спустя несколько часов, уже вечером, Владков, в сопровождении работника милиции и понятых, входил в квартиру Залесского — злой и раздраженный, будто этот Залесский был виноват в том, что отяготило теперь его жизнь.

Дверь открыла дебелая, все еще красивая жена Залесского.

— Пожалуйста, проходите… проходите, — повторяла она с заметным прибалтийским акцентом и с такой безмятежной интонацией, будто встречала званых гостей.

Залесский сидел за столом — они ужинали. Владков представился и положил перед ним на стол постановление об аресте и обыске.

— Все ясно и так, — сказал Залесский, не читая, и встал. — Это не первое и не последнее недоразумение в практике наших карательных органов. — И без паузы: — Что я могу с собой взять?

— Мы завтра с вами улетим в Москву, так что берите, учитывая это обстоятельство, — раздраженно ответил Владков. — Где у вас телефон?

— Пожалуйста, прошу вас, — все с той же безмятежной интонацией жена Залесского пригласила его в соседнюю комнату.

Владков позвонил в ОБХСС — почему до сих пор нет людей для производства обыска? Оказалось, они только что выехали…

— Могу я пройти в свой кабинет, мне нужно взять там документы, которые потребуются? — все еще рассерженно спросил Залесский.

— Все ваши документы вместе с вами проследуют в Москву, — ответил Владков, осматривая небогатую и стандартную обстановку столовой.

— Ожидали увидеть здесь кожу и бархат? — ерничал Залесский.

Приехали работники ОБХСС, и начался обыск. По опыту зная, что он может продолжаться многие часы, Владков сел к столу напротив Залесского и бесцеремонно всматривался в него. А тот с наглым прищуром смотрел на Владкова. И спросил:

— Не можете ли вы, хотя бы в двух словах, сказать, в чем я провинился?

— В двух? Пожалуйста. Вы подозреваетесь в совершении уголовного преступления, и не одного, но уже сейчас решено взять вас под стражу в интересах следствия и выяснения истины. Лишним количеством слов я вас не утомил?

— Нисколько, и я готов на эту тему поговорить…

— В свое время, позже, — бросил ему в лицо Владков.

Меж тем обыск длился не очень долго — тайник был обнаружен над проходом в кухню, он был устроен в утолщенных дверцах антресолей. Там был скрыт узкий пенал, наполненный драгоценными камнями. И вот только тогда жена Залесского зарыдала…

Залесский больше не произносил ни слова. Только на другой день, когда Владков и он уселись рядом в кресла самолета, он сказал:

— Единственно, чего хочу, чтобы этот самолет разбился.

Владков промолчал и продолжал методически пристегиваться ремнем к сиденью. Занялся этим и Залесский…