— Хотелось бы верить… Очень хотелось бы… Ну, здравствуй, разведчик!

— Здравия желаю, господин генерал, сэр! — гаркнул я, вытянувшись по стойке смирно.

Батя только усмехнулся.

— Ладно, будем считать, что выпендреж состоялся и самолюбие удовлетворено. Теперь — по делу. Честное слово, времени катастрофически мало. Его всегда мало, а теперь — особенно…

— Война — то кончилась.

— Да, кончилась… Взяла — и в один момент кончилась… Помнится, на Усть-Ордынке мы были на «ты», — сказал он.

Мне тоже помнилось. И еще я помнил, что когда генерал начинал говорить вот так, не заканчивая предложений, это означало у него крайнюю степень усталости. Я помнил, там, на Усть-Ордынке, в нашем последнем бою на Хантайском нагорье, он вообще не заканчивал предложений. Говорил два — три слова — и все. Но — понимали…

— С тех пор много воды утекло, — нейтрально ответил я.

— Это точно… Все течет, все меняется и, что удивительно, никак не изменится…

А вот это уже что — то новое! — отметил я про себя. Философствующий Батя — этого я не припомню. Он всегда был слишком конкретным, чтобы снисходить до абстрактных рассуждений, да еще в сопровождении вздохов — выдохов. Орел — командир, слово — серебро, молчание — золото, каждый взгляд — приговор без права обжалования…

Укатался Сивка? Нет, не похоже. Развивая лошадиную тему — на жеребце с такой шеей и плечами еще пахать и пахать. Если, конечно, кому — то придет отчаянная мысль его запрячь. На свою голову.

В сущности, с тех пор, как мы всерьез собирались умирать на Хантае, где больше не оставалось надежд на победу, только злость, обреченность и свобода, абсолютная свобода в этой злой обреченности, Батя не сильно изменился. Это я сразу заметил. Все та же квадратная фигура, выпуклая грудь, бугристые руки и плечи борца, лобастая голова с вечной прической «колено любимой женщины». За густыми кустистыми бровями, неожиданно развесистыми на бритой голове, прячутся все те же внимательные карие глазки.

И еще — ощущение мощи, пружинная, концентрированная сила, что всегда чувствовалась в каждом его движении. Таких, как он, кажется, не берет само время — и в двадцать, и в сорок, и в шестьдесят они выглядят почти одинаково. Одинаково сильными и несгибаемыми.

Как был несгибаемым, так и остался… Хотя для политической фигуры это вроде бы минус?

Нарядный генеральский мундир армии СДШ сидел на нем с привычным щегольством, словно он посвящает своему внешнему виду уйму времени. Мне доводилось видеть его и в штатском, и в полевом х/б, и в броне, так что могу засвидетельствовать — на нем все сидит подчеркнуто щеголевато. Причем все — как мундир…

Пока я размышлял, Батя помассировал набрякшие веки кончиками пальцев, значительно посмотрел на меня и многозначительно крякнул. Поднялся из — за стола. Подошел к массивному сейфу. Повозился с замком. Кроме отпечатка пальца и сканирования сетчатки в сейфе был предусмотрен еще и многосложный код, заметил я.

— Внимание, уровни секретности сняты, доступ разрешен! — объявил сейф строго — металлическим голосом. — Убедитесь, что поблизости нет посторонних лиц.

— Сейчас, спешу и падаю… — пробормотал генерал.

— При появлении посторонних немедленно прекратите изъятие секретной документации и вызовите вооруженный наряд, — невозмутимо добавил сейф. — При невозможности совершения данных действий, активируйте механизм уничтожения. Предполагаемый разлет осколков при срабатывании механизма уничтожения — сто пятьдесят — двести пятьдесят метров. Безопасное место пребывания — триста и более метров от объекта. Желаю приятного дня!

— Батя, а он у тебя самочинно не жахнет от избытка усердия? — поинтересовался я, подавившись смешком.

Генерал только набычился на секретный агрегат и зло засопел.

Больше ценных советов не последовало. Дверца бесшумно поехала в сторону.

Упертая вредность секретного механизма, почувствовал я, словно сломала невидимый лед между нами. Я начал по — настоящему узнавать Батю, своего бывшего командарма, за которым шел и которому верил больше, чем себе. Мы все ему верили.

Да, он никогда не дружил ни с какой техникой, кроме огнестрельной и взрывающейся. На компьютер вообще смотрел, как туземный шаман на преобразователь материи. Раньше, по крайней мере…

— А теперь, Сергей, ты увидишь главную военную тайну местного отделения Службы Стратегической разведки, — сказал Чернов, оглядываясь на меня с приглашающим видом иллюзиониста — профессионала.

Сейф, наконец, распахнулся. На пустых полках (по — моему, не без слоя пыли) стояли в ряд четыре бутылки коньяка и что — то недоеденное на пластиковой тарелке.

Хороший коньяк, я такой знаю. Дорогой. Многие гурманы предпочитают его даже сортам с планеты Испаньол, которые последние полсотни лет славятся как эталонные.

— А где же тайна?

— Это и есть тайна. Что вся здешняя разведка не стоит выеденного яйца… Такая, знаешь, разведка, что член в собственных штанах будут искать с фонарями, но без всякой надежды…

Генерал подозрительно заглянул внутрь. Может быть, опасаясь механизма уничтожения?

Чернов осторожно прихватил за горлышко одну из бутылок. Покосился на пластиковую тарелку, с сомнением понюхал и брать не стал. Легонько толкнул дверцу локтем.

Та вернулась на место неторопливо и плавно, с легкостью хорошо отлаженного механизма. Замки громко и отчетливо клацнули.

— Внимание, уровни секретности восстановлены! — объявил сейф. — Корпорация «Стивен — машин» благодарит вас за пользование нашими изделиями!

— Ну и пошел в жопу… — с чувством пожелал ему Батя. Снова глянул на меня из — под кустистых бровей. — Дело в том, Сережа, что ты мне нужен, очень нужен… Поэтому разговор нам предстоит долгий и обстоятельный. И не простой, кстати. Бери стакан, садись в кресло и давай для начала глотнем с тобой коньячку…

А когда я отказывался?

* * *

— И все — таки, Батя, я не понимаю… — честно сказал я.

— Что ты не понимаешь? — хмыкнул Чернов. Помассировал квадратной ладонью свой могучий лоб, скептически покосился на меня и еще раз хмыкнул, уже отчетливее.

Коньяку мы, конечно, глотнули. Для начала. И еще добавили. Для продолжения. Скромные церемонные глотки, но генералу они пришлись кстати. Ожил и чуть — чуть порозовел щеками. Хороший коньяк.

«Да, он действительно очень устал. Что наводит на размышления…»

— Справедливости ради должен отметить, что ты, Сережа, скорее всего, ни черта не понимаешь. И в этом ты не одинок, пожалуй… Тут все переплелось, как в детективе с многосерийными продолжениями — война, дипломатия, переговоры, телепортация, следы пришельцев да еще этот ваш штрафбат, будь он трижды неладен…

— Ну, по поводу штрафбата ты мне лучше не говори ничего, — сказал я с той свободой, которую Дает совместная выпивка. — Уж с твоими генеральскими чинами и должностями — мог бы и вытащить из дерьма старого боевого товарища. Или нет, скажешь?