и он захочет, чтобы ты постегал его по срамным частям, а ты бей по лицу. Легонько, если он хочет сильно, и сильно, если он хочет легонько. Задавай им вопросы и отзывайся на их ответы гневно или одобрительно, как пожелаешь. В большинстве случаев это действует куда сильней, чем обычные цепи и плети. И всегда договаривайся о слове или жесте, дающих понять, что игра окончена. Знак, поданный ими – или тобой, – покажет, что пора остановиться, убрать игрушки, расплатиться и идти по домам. Не позволяй себе увлекаться. Ты парень видный, даже красивый на свой деревенский лад. Да и неглуп. Если приложишь мозги, то одними ремнем и веревкой доставишь своим клиентам – и мужчинам, и женщинам – наслаждение, недоступное владельцам целых пыточных камер. Ремесло, к которому ты приступаешь, достойно иметь собственного безымянного бога, но за неимением оного ему покровительствуют простые смертные вроде нас с тобой. – Так они беседовали всю ночь при свете ламп, гаснущих одна за другой. – И помни, – добавил, зевнув, хозяин, – не делай ничего противного натуре, которую довольно подробно мне описал.

– Да-а, – сказал Клодон. – У меня дома такому бы не поверили. Вот оно, значит, как в большом городе. Вот как ты заставляешь людей что-то для тебя делать. И часто ты это проделывал до меня?

– Дай подумать… я, кажется, купил девять сломанных ошейников у той старой ведьмы на рынке. Осталось два. Стало быть, ты будешь седьмым за три года.

– И как оно? – ухмыльнулся Клодон.

– Я, собственно, никого из вас больше не видел. Через неделю я непременно приду на мост, но тебя там не будет. Или окажется, что ошейник ты уже выкинул или продал. Так подсказывает мне опыт, однако я продолжаю и не брошу свою затею, пока не добьюсь успеха или не раздам все ошейники. Нет, один-то я оставлю себе – авось пойму когда-нибудь, отчего терплю неудачу за неудачей, хотя это скорей всего невозможно понять. Может быть, такова природа желания?

Это насмешило Клодона больше всего. Он не помнил, на чем прервалась их беседа и как он уснул. Какое-то время спустя хозяин потряс его за плечо и сказал:

– Извини, тебе пора уходить.

Клодон открыл глаза. В комнате было сумрачно. Все лампы погасли, кроме одной, да и та догорала. Клодон приподнял голову, и его затошнило.

– Вставай, – говорил хозяин. – Я дам тебе денег, и ты уйдешь. Прошу, не медли. Отец вернулся из поездки много раньше, чем я ожидал, и скоро поднимется сюда. Он смотрит на такие дела далеко не столь терпимо, как матушка. Поднимайся же! – Он чуть ли не силой поставил Клодона на ноги.

– Ладно-ладно, ухожу! Не трогай меня…

– Вот, держи.

В кожаном кошельке нащупывалось не так много денег, но больше, чем Клодон держал в руках за все свое время в Колхари.

– Теперь уходи. Нет, постой… – Хозяин выглянул за дверную завесу. – Он еще внизу. Идем. – Он взял Клодона за плечо. Тот, спотыкаясь о подушки, уловил какое-то движение слева, но это был он сам в зеркале.

Плиты под ногами были мокрые – то ли дождь прошел, то ли пруд вышел из берегов. Хозяин пропихнул Клодона за другую завесу.

– Эй, только с лестницы меня не столкни!

– Тихо ты! Не столкну, уходи только!

Клодон стал спускаться, зажав кошелек в кулаке.

– Шевелись! – говорил ему вслед хозяин. – Говорю же, отец вернулся. Я его так рано не ждал. Там снаружи его повозки – впрочем, это не твое дело. – За стеной в самом деле гремели колеса и перекликались возницы. – Тебе туда, вниз. Повернешь налево и через семь-восемь кварталов выйдешь на перекресток. Иди на восход и скоро будешь на Мостовой, а там и мост близко. Иди же! Я не шучу!

– Ладно… – Клодон заковылял вниз.

– Через неделю увидимся на мосту.

Тут Клодон кое-что вспомнил.

– Мне опять через мертвецов идти, что ли?

– Пошел! – прошипел хозяин.

Внизу Клодон уронил кошелек, подобрал его и вышел прямо на улицу. Она тоже была мокрая, но не сплошь. Может, ночью был не дождь, а туман. Он снова услышал возниц и подумал, не посмотреть ли. Но его сильно мутило, и он повернул налево.

Утро было ненастное, но восток на перекрестке он все-таки различил и пошел в ту сторону. На вопрос, как пройти на Старый Рынок, женщина с кувшином указала ему переулок, который, как ему подумалось, вел обратно к дому с мертвецами, но вскоре он увидел знакомый вход на мост. Где-то на середине Клодон вспомнил про ошейник, который так и остался на нем. А ну как замок не сломан? Он в панике ухватился за железные полукружья…

– Эй!

Он уже видел здесь эту сдобную варварку с черными треугольниками на лбу – они тянулись через ее светлые брови к вискам.

– Там один старик, – она кивнула через плечо, – хочет побаловаться с нами обоими. Деньги у него есть, место тоже. Он надежный, я с ним была много раз.

Клодон посмотрел туда. Там стояло несколько мужчин, и он не знал, о ком она говорит. Его поразило, что шашни на мосту начинаются не вечером и даже не в полдень, как он думал, а ранним утром.

– Он велел мне поговорить с тобой, спросить, сколько ты берешь, – продолжала варварка. Поверх пестрой ткани, обматывающей ее толстый живот, висели груди с большими ареолами и маленькими, как у мужчины, сосками. – Ты не бойся, он человек порядочный.

– А что ему надо? – спросил Клодон.

Она подошла поближе и понизила голос, хотя вокруг не было никого.

– Нет уж, – сказал он. – На это я не согласен.

– Почему? Он хорошо заплатит.

– Нет. Ты скажи ему, что у меня встреча с другим, вот и все.

– Ладно, скажу.

Она зашлепала по мосту своими широкими непривлекательными ногами, а Клодон пошел к рынку.

Вот один клиент уже есть, а он даже и не старался. Да еще в паре с женщиной. Варварки ему вообще-то не нравились, ни толстые, ни худые. Мужчины, которым они нравились, а таких здесь хватало, казались ему чудаками.

Еще до конца моста на него навалилась усталость – с похмелья, что ли. Он прислонился к перилам и снова поднял руки к ошейнику, не касаясь его. Он мог бы его снять хоть сейчас, спрятать где-нибудь, а через неделю снова надеть. Может, хоть тогда удастся стащить у мертвятника кошелек.

Но кошелек у Клодона уже был – он заткнул его за повязку на бедрах. Можно прокормиться пару дней, если не обжираться.

А за ошейник можно не беспокоиться,