Снова затрезвонил звонок. Ник выглянул в окно и увидел на том месте, где только был припаркован «Роллсройс», грузовичок с какой-то фирменной эмблемой на боку. Из кабины орала музыка, а у крыльца нетерпеливо переминался с ноги на ногу костлявый паренек в бейсболке.

— «Линия S»? — Он повысил голос, перекрикивая музыку. — Доставка!

«I Want То Be Your Drill Instructor» группы «Full Metal Jacket» гремела, эхом отражаясь от стен домов. Паренек вытащил из кузова первую порцию пухлых прямоугольных свертков, сложил их на тележку и ввез в здание. Это пришел журнал.

— Большое вам спасибо, — сказал Ник и замер над свертками, неуверенно улыбаясь и нетерпеливо желая скорее остаться наедине со своим творением.

Парень торопливо гонял свою тележку взад и вперед, спеша поскорее разделаться с заданием и отправиться по следующему адресу, и скоро на полу в холле выросла дюжина высоких стопок. Каждый сверток был аккуратно перетянут клейкой лентой: попытавшись отодрать ленту, Ник сломал ноготь.

— Распишитесь, пожалуйста, — попросил парень и извлек из кармана джинсов мятую квитанцию и ручку.

Ник торопливо изобразил на квитанции какую-то не внятную закорючку, отдал бумагу обратно — и тут заметил, что доставщик, склонив голову набок и прищурившись, пожирает его глазами. Ник покраснел и плотно сжал губы: должно быть, подумал он, парень читает «Миррор», в прошлом номере было много фотографий.

— Хотите посмотреть? — спросил парень — и прежде, чем Ник сообразил, о чем это он, достал из другого кармана канцелярский нож, выдвинул лезвие и принялся резать ленту на ближайшем свертке. Распотрошив сверток, вытащил верхний, сверкающий глянцем журнал и протянул его Нику: — Вуаля!

Ник взял журнал, словно победитель — приз, сияя и не в силах скрыть своего счастья. Парень пристроился рядом и заглянул ему через плечо, и Ник великодушно развернул журнал так, чтобы и ему было видно. Он только надеялся, что доставщик не станет задавать вопросов.

— Ух ты! Красота! — сказал парень. — Это ангел, да?

— Да, ангел, — ответил Ник.

Обложку делал Саймон, и сделал ее на славу: на черном глянце фона распростер двойной изгиб крыльев белоснежный херувим Борромини; кончиками перьев он касался крыльев второго такого же херувима на задней стороне обложки, и два крыла вместе образовывали совершенную линию красоты. И больше ничего — только надпись внизу, простым романским шрифтом: «ЛИНИЯ S, № 1».

Ник колебался, не желая открывать журнал: его бросало то в жар, то в холод, и хотелось остаться одному. Доставщик восхищенно покачал головой.

— Охренеть, до чего красиво, — сказал он. — Пардон за мой французский. — Он протянул руку, и Ник ее пожал. — Ладно, друг, увидимся.

— Да… и спасибо тебе большое!

— Нет проблем.

Ник с улыбкой смотрел, как выходит из офиса его первый критик.

— Ну вот… — проговорил он, оставшись один и чувствуя, как расплывается по лицу широчайшая счастливая улыбка.

Он сел за пустой стол Мелани, положил журнал перед собой и не без трепета перевернул первую страницу. Как и предполагалось, перед ним развернулась ослепительная панорама роскоши: на первых трех страницах в сверкании и блеске глянца рекламировались «Булгари», Диор, БМВ — крестные родители капризного и нежного дитяти Ника и Уани. Он быстро перелистнул страницы до восьмой, нашел в конце редакционного списка их имена: «Выпускающий редактор: Антуан Уради, редактор-консультант: Николас Гест» — и покраснел от удовольствия и непонятного смущения, чувствуя себя самую малость самозванцем. Представил, как обрадовались бы родители, увидев его имя здесь, а не на страницах вечерних газет. Он листал журнал, задерживаясь взглядом на каждой странице — каждое слово здесь он прочел по десять раз, прежде чем отправлять в печать, но ему казалось, что, обретя плоть и кровь на журнальных страницах, статьи претерпели какое-то неуловимое изменение, и он вглядывался в глянцевые строки и тер глаза, страшась заметить какую-нибудь ошибку.

Его собственная статья, помещенная довольно далеко от начала — после статей Энтони Берджесса о публичных домах и Марко Кассани о готическом возрождении в Италии, — рассказывала о Линии красоты и была иллюстрирована роскошными снимками: броши, зеркала, пруды, фигуры святых, гнутые ножки диванов. Он читал себя с бьющимся сердцем, раз или два возвращался назад, чтобы еще раз насладиться изяществом той или этой фразы. За его спиной, казалось ему, стоят другие люди — и профессор Эттрик, так веривший в своего ученика, и Энтони Берджесс, великодушно согласившийся прислать им из Монако статью для первого номера, и Лайонел Кесслер в своем замке, со всех сторон окруженный линиями красоты. Ник долистал журнал до конца, до наборов для игры в маджонг и игрушечных солдатиков «Радж». На внутренней стороне задней обложки, к его удовлетворению, была размещена реклама «Je Promets». А за ним — второй, ответный ангел с простертым крылом. Ник смотрел на него с восторгом: первоначальная робость его растаяла, сменившись убеждением, что он создал шедевр.

Но скоро к восторгу начали примешиваться горькие нотки. Пятью минутами позже Нику уже хотелось начать сначала — снова открыть журнал, просмотреть его свежими глазами, во второй раз испытать такое же блаженство: но это было невозможно. Он отнес один номер к себе в квартиру и по дороге открывал его несколько раз, чтобы убедиться, что глянцевый блеск и буйство красок не поблекли и не исчезли. Нет, все-таки очень хороший журнал получился. Яркий, роскошный, безупречный. Блеск мрамора и лака. Блеск того, что ушло и никогда не вернется.

Как он хотел, чтобы этот журнал увидел Уани! Ведь разминулись-то они всего на пять минут! Он бы взял пачку номеров с собой в Йоркшир, раздарил бы друзьям — и Тоби, и Софи, и герцогине, и Брэду с Тритом. Ник представил себе, как толстый Родди Шептон во фраке и в цилиндре листает журнал, дожидаясь выпивки. Представил и самого Уани: он вручал бы свой дар с холодной гордостью, словно доказывая, что из него все-таки кое-что вышло, что на отцовские миллионы он смог создать нечто по-настоящему прекрасное. Конечно, журнал принимали бы с благодарностью и листали бы с интересом: однако болезнь Уани, не говоря уж о его сомнительном происхождении, умеряла бы их восторг. А потом журналы валялись бы в спальнях и в туалетах. Ник вздохнул над их воображаемой судьбой и тут же упрекнул себя за ребячество: надо же, вздумал переживать из-за журналов, как будто нет у него сейчас других, куда более серьезных забот. Он вдруг испугался, что недостаточно тщательно проверил багаж Уани — у него могли быть и другие запасы кокса в карманах или в свернутых носках. После майского кризиса он как будто бросил; но возвращение в Лондон, к скоротечным и хрупким удовольствиям, обострило в нем жажду наркотика. Сам Ник больше не употреблял, но среди их общих друзей не меньше полудюжины нюхали постоянно, и каждый из них мог от чистого сердца предложить щепотку Уани. А ведь у него очень слабое сердце. Самоубийство, настоящее самоубийство. Ник остановился у кухонного окна, невидящим взором глядя на задние стены соседних домов. Не сейчас, так ночью, не сегодня, так завтра раздастся звонок — от Шерон или даже от самого Джеральда. Острый сердечный приступ. Мы ничего не смогли сделать.