Сначала я не осмелился выбраться из палатки, не понимая, что происходит снаружи, но потом крики внезапно прекратились и я услышал, что матросы стали разговаривать нормальными голосами, поэтому попросил Мади выйти и выяснить, что произошло. Он отказался, заявив, что его долг оставаться рядом с детьми, что, впрочем, не мешало ему проводить ночи в портовых тавернах и возвращаться только на рассвете, поэтому я пошел сам.

Маленькая команда собралась на корме вокруг, как мне сначала показалось, мертвеца, но вскоре я понял, что это нечто совсем другое. Оказалось, что килпа бесшумно взобрался по якорной веревке на палубу, но, к счастью для всех нас, помощник капитана его заметил, стараясь не шуметь, схватил топор, подкрался к нему сзади и так сильно всадил топор ему в голову, что потом его с трудом удалось вытащить.

Матросы зажгли факелы, сотворили Знак Дерева и принялись плевать на ладони – таков морской обычай – как они мне объяснили, я воспользовался шансом, чтобы изучить существо, но только после того, как убедился, что оно мертво, несколько раз пнув его ногой. Насколько мне удалось понять в тусклом свете факелов, оно серое и гладкое в некоторых местах и с наростами в других, как лягушка, но по форме настолько похож на человека, что это не может не смущать любого богобоязненного человека. Он пах морем и разложением. Его глаза были черными и блестящими, рот напоминал почти полностью круглое отверстие, словно ужасное существо удивила неожиданная смерть. Один из матросов взял крюк и с его помощью открыл пасть килпы, показав мне пару челюстей, больше похожих на птичий клюв, если не считать того, что обе половинки клюва разделены на множество загнутых внутрь острых зубов.

«Если он сумеет тебя схватить, вырваться уже не удастся», – сказал мне матрос, и я с легкостью ему поверил. Я все еще не могу забыть, какими похожими на людей кажутся эти жуткие существа, в особенности формой головы и дряблыми кривыми пальцами, почти как у нас.

Мы слышали его соплеменников вокруг лодки в ту ночь, они гоготали, улюлюкали и плескались, и помощник капитана оставался на палубе с фонарем и топором, который так хорошо ему послужил, но по божьей милости больше незваных гостей не было. Я не знаю, известно ли вам о существовании килп, милорд, но надеюсь, вы никогда не слышали их в ситуации, в которой мне довелось близко с ними познакомиться. Они производили звуки, как будто кричала большая стая гусей с водой в клювах. Мне не хочется выглядеть легкомысленным или слишком вас тревожить этими описаниями, но я помню про вашу любовь к философии в широком смысле, милорд, а также интерес к растениям и лекарственным травам, и все же, думаю, вас заинтересует рассказ о менее благотворных аспектах непостижимой божьей природы.

Оставшаяся часть путешествия до города прошла без особых происшествий, мы наконец обошли мыс Наб- бан и оказались в огромном порту, где нам не грозила опасность – по крайней мере, от килп.

Здесь, в Наббане, я мог рассчитывать лишь на сведения о давних днях обучения принца Джошуа в Братстве Усириса, а также участия в более поздней войне, на которой он потерял руку. Было совсем не просто найти тех, кто помнил принца. Возможно, мне повезло бы больше среди его собратьев-аристократов, но сейчас город стал опасным местом, и почти все богачи сбежали в свои загородные поместья. Удача сопутствовала мне, когда я сумел найти товарищей Джошуа по Братству Усириса, многие из которых сейчас занимают высокие посты в церкви. Некоторые из них оказались настолько добры, что уделили мне немного своего времени, но почти ничего не смогли рассказать о Джошуа, по крайней мере, из того, что в какой-то степени могло представлять для нас интерес.

Самым полезным источником оказался Младший Сайлларис (его отец также являлся достойным представителем церкви), который в течение многих лет переписывался с принцем Джошуа – даже после того, как тот перевез семью в Кванитупул в конце войны Короля Бурь. Но Сайлларис больше ничего не знал о принце с того момента, как Джошуа отправился в зловещее путешествие, о конце коего мы можем только догадываться.

Тем не менее у Сайллариса осталось много писем принца Джошуа, которые он любезно позволил мне скопировать. Боюсь, из меня никогда не получится хороший писарь, и через три дня у меня так начали болеть и дрожать руки, что вы бы подумали, будто у меня паралич; однако теперь все копии у меня, и, если другие дела позволят, я перепишу их для вас.

Ни один человек из тех, с кем я беседовал, ничего не знает о принце Джошуа с тех пор, как началось его великое молчание. И, если что-то полезное может выйти из моего путешествия, то только в Пердруине, последнем известном месте, куда он направился. Но должен признаться, милорд, у меня имеются серьезные сомнения, что мне удастся найти его следы по прошествии двадцати с лишним лет. И все же Господь дарует нам чудеса!

И да благословит вас, лорд Тиамак, и наших благородного Короля и Королеву Добрый Бог.

Ваш скромный слуга,

Этан эрсестрис.

Когда в дверь постучали, громко и настойчиво, даже королевские слуги смутились. Некоторые из них появились из боковых комнат, соединенных с королевскими покоями, не успев даже полностью одеться. Саймон также не до конца проснулся, но никто из слуг не сумел сделать ничего полезного, поэтому он оттолкнул их в сторону и в ночной рубашке подошел к двери.

– Кто там? И сколько сейчас времени? – резко спросил он.

– Графиня Рона, ваше величество. Я должна с вами поговорить!

Что-то в ее тоне заставило Саймона открыть дверь, не спросив, есть ли рядом с ней стражники. Глупая ошибка – он знал, что даже пользующимся любовью монархам не следует проявлять такое небрежение к собственной безопасности, но Саймон не тревожился за тех, кого любил – Мири, Моргана и маленькую Лиллию, – и испытывал ужас от возможных новых плохих вестей.

Рона стояла перед группой стражников. Она была одета в белую ночную рубашку, как будто только что встала с постели, накинув на плечи одеяло, чтобы защититься от сквозняков, гулявших по замку; рядом переступала с ноги на ногу одна из ее горничных, также в ночной рубашке, но без одеяла, и на ее юном лице застыл испуг.

– О, ваше величество, мне так жаль, – сказала Рона и расплакалась.

Пока графиня пыталась взять себя в руки, Саймон почувствовал, как его охватывает холодный ужас, но он знал, что на короля смотрят стражники, и ему нельзя показывать свой страх.

– Господи, женщина, о чем вы сожалеете? Скажите мне! Вы всех пугаете. Что-то случилось с моей внучкой? – Хотя титул Роны ставил ее выше подобных обязанностей, сердечная доброта сделала ее одной из самых главных попечительниц Лиллии.

– Нет, нет, – наконец сумела выговорить Рона. – Насколько мне известно, с Лиллией все хорошо, да благословит ее Бог. Нет, дело в моем муже. Он только что вернулся, и его новости… – Она вдруг поняла, что на нее смотрят солдаты, их лица казались призрачно-бледными в тускло освещенном коридоре, и графиня взяла себя в руки. – Просто его новости меня потрясли. Прошу меня простить за то, что разревелась, как дура. Но он сейчас придет, чтобы с вами поговорить. И я сожалею, что разбудила вас в такой час.