были только Моро и мустанг в отчаянной борьбе между собой: они били друг друга ногами и кусались.

Генрих услышал шум ожесточенной борьбы, вой собаки, терзавшей врага, и стоны ослабевшей жертвы. Звуки эти выходили из расселины скалы, невдалеке от площадки. Генрих встал на ослабевшие ноги, подошел к расселине и в глубине ее увидел Альпа, рвавшего истерзанного, еле живого навагоя.

Вдруг Генрих услыхал крики позади себя. Индейцы, гнавшиеся за ним, были уже на горе и торопили лошадей к ущелью. Генрих вскочил поскорее на Моро, направил его к выходу, завернул за скалу и спустился с горы. Когда он был у подошвы, к нему выскочил Альп. Весь в крови, запыхавшийся, он радостно бросился к своему хозяину, которому только что спас жизнь. Генрих не мог дать себе ясного отчета, как все это произошло… Не время было предаваться догадкам: он был не более как на полмили впереди индейцев, они уже начали спускаться с горы. И он поскакал по направлению к снежной вершине, единственному заметному пункту на всей равнине.

Снеговая вершина виднелась впереди на расстоянии около тридцати миль; вплоть до нее равнина была совершенно открытая, голая — ни дерева, ни ручья, ни холмика, только кое-где кусты артемизии. Полдень еще не наступал. Успеет ли Генрих до ночи доскакать до снежной вершины? Если ему удастся, он поедет дальше по старой рудниковой дороге и достигнет ДельНорте по берегу одного из ее притоков.

Весь день Генрих оставался на виду у индейцев, он видел их оружие, мог их сосчитать. Всего было человек двадцать. Более слабые повернули назад, и в погоне остались только всадники с лучшими конями.

Приближаясь к снежной горе, Генрих вспомнил, что на месте старого становища охотников была вода. Он припустил коня, чтобы поскорее напоить его и самому напиться. Подле ручья была отличная густая трава, и Генриху хотелось и пищей подкрепить своего скакуна. Ведь спасение зависело от него, надо было позаботиться о сохранении его сил.

Солнце уже близилось к закату, когда Генрих подъезжал к ущелью. Прежде чем вступить туда, он оглянулся назад… за последний час он значительно опередил погоню. Индейцы были милях в трех позади, лошади их, видимо, устали.

Почувствовав себя вне близкой опасности, Генрих вздохнул свободнее, теперь он мог заняться разработкой плана дальнейших своих действий.

Избавившись от индейцев, он доедет по знакомой дороге до Эль-Пазо, там немедленно наберет отряд больше того, какой был под командой Сэгина, людей навербует из каравана Севрэна и по всем углам и закоулкам, где есть охотники и звероловы, обратится к помощи администрации и выпросит себе войска. Что касается материальных средств, Генрих отдаст все свое состояние этим людям. Наконец, он будет просить помощи у пограничных поселенцев, он…

— Святой Иосиф! Смотрите, что это за кавалер скачет без седла и узды!

Пять или шесть человек, вооруженных винтовками, вышли из-за скал и окружили беглеца.

— Чтоб меня индейцы съели, если это не наш молодой человек, который принял меня за бурого медведя! Право, он!

— Рубе! Гарей! — вскричал, задыхаясь, Генрих.

Но третий охотник встретил его еще горячее: он бросился к нему так стремительно, что Генрих свалился бы с лошади, если бы не попал в чьи-то крепкие объятия. Его восторженно обнимали и целовали, на лице своем он чувствовал чьи-то слезы.

— Севрэн! — воскликнул он.

— Господи! Неужели это ты, Генрих? — повторял тот, сжимая руку своего брата, не будучи в силах удержаться от охвативших его рыданий. — Каким чудом, мой дорогой, спасся ты от этих извергов-индейцев?

— Скажи мне прежде, — перебил Генрих, — как ты сам очутился здесь и с нашими?

— Он еще спрашивает сам об этом! Каков! Но прежде всего: не ранен ли ты?

— Пустяки. Что же вы тут делаете? Много ли вас?

— Мы составляем передовой пост, а армия за нами.

— Какая армия?

— Мы ее так называем, потому что в ней до шестисот человек, а по-здешнему — целая армия.

— Что же это за люди?

— А тут есть всех сортов и всех цветов: жители Чигуагуа и Эль-Пазо, негры, охотники, звероловы, все погонщики из нашего каравана, потому что, сам посуди, не мог же я обирать барыши и бездельничать, когда узнал, что ты принял участие в такой опасной экспедиции, я кликнул клич, собрал кого мог и составил отряд. Да, наконец, с нами отряд Сэгина.

— Сэгин жив и здоров! — вскричал Генрих. — Ведите меня скорее к нему!

— Сейчас, сейчас, — сказал Севрэн. — Да, он жив и здоров. Мы сделали его своим главнокомандующим. Лагерь там, у ручья. Тебе нужно хорошенько оправиться, поесть и отдохнуть, мой бедный друг. За это я берусь и уж больше не покину тебя.

— Постойте, да ведь за мной погоня!

— Погоня! — вскричали охотники, хватаясь за ружья и оглядываясь. — Как она велика?

— Человек двадцать, кажется.

— Далеко они?

— Пожалуй, мили на три я их опередил, да и лошади их измучились. Вот судите по Моро. Лежит и не может отдышаться, а на траву и не глядит.

— Значит, через три четверти часа, самое раннее — через полчаса… — сказал Гарей. — Севрэн, вы успеете дойти до капитана и предупредить его, а он уж распорядится.

Генрих последовал за Севрэном к ручью. Там он увидал огромный лагерь и в нем, действительно, можно сказать «армию», так как триста человек даже одеты были по одному образцу: это были волонтеры из Эль-Пазо и Чигуагуа.

Последний жестокий набег индейцев привел пограничных поселенцев в такое отчаяние и озлобление, что они решились вооружиться поголовно и проучить краснокожих хищников. Севрэн присоединился к ним и словом своим и примером много содействовал осуществлению похода. Надо же было избавить страну от слишком смелых и дерзких нападений индейцев. По дороге ополчение это встретило отряд Сэгина, и вот соединенные отряды образовали одну «армию», которую Сэгин и вел по следам навагоев на выручку пленных. Большая часть из охотников Сэгина спаслась в битве при овраге. Генрих