уловить тот факт, что создание живой и честной общественной радиостанции — с филиалами во всех штатах — это для нашей страны огромный шаг вперед в плане просвещения?

— А знаете, мой папа только что подарил мне подписку на «Нью-Йоркер», — заговорил Кайл. — Папа у меня классный, а на прошлой неделе он мне сказал по телефону, что избавление от Ловкача Дика и его банды проложило путь для нового парня из Джорджии, Джимми Картера. Того, который твердит, что в Вашингтоне нужно все менять, убирать всю эту мрачную жуть, которая там происходит. Мне нравится то, что этот фермер, который всю жизнь растил арахис в Джорджии, говорит нам о материализме и потребительстве и еще о том, что мы все одержимы материальным благополучием, а до более серьезных проблем никому нет дела. Например, до того, чтобы творить добро для других. Вы ведь поэтому стали учителем?

Я целую минуту думала над ответом.

— Скажу тебе правду: я стала учителем случайно. Потому что мне предложили эту работу. Но потом я обнаружила, что это действительно хорошее дело.

— Но вы не собираетесь оставаться здесь навсегда, как многие преподаватели. Вы жительница Нью-Йорка. Прямо как я. И, как и все жители Нью-Йорка, можете бросить город только на время.

Мы подъехали к маленькой закусочной на центральной улице Мидлбери. Оказавшись внутри, Кайл закурил — одну сигарету он уже выкурил в машине — и сразу же просмотрел меню.

— Возможно, я закажу что-то посущественнее, чем горячий шоколад, но тогда заплачу сам, — сказал он.

— Закажи все, что хочешь, плачу я.

— Мясной рулет. Я бы точно не отказался от мясного рулета.

— Значит, закажем тебе мясной рулет. Я слышала, здесь он очень хорош.

Себе я взяла кофе и смотрела, как Кайл за каких-то пять минут умял очень приличную порцию мясного рулета и еще тарелку картофеля фри.

— Ты, видно, проголодался, — заметила я.

— Между обедом и ужином большой промежуток.

— Но обед в школе был два часа назад. Неужели после этого ты еще собираешься ужинать?

— Вы говорите, как моя мама.

— Я просто подумала…

— …что я толстый и некрасивый.

— Я никогда так не думала. Ты сам о себе так думаешь?

— Я вешу сто восемьдесят пять — примерно на сорок фунтов больше, чем надо. Мама говорит, я должен меньше есть и заниматься спортом. А я спорт ненавижу. В любом случае спорт и упражнения мне не понадобятся в том, чем я планирую заниматься в жизни.

— А чем ты хочешь заняться?

— Хочу делать мультфильмы.

— Я не знала, что ты рисуешь.

— Совсем не умею рисовать. Я собираюсь писать сценарии мультфильмов.

— Неожиданный выбор профессии, но интересный.

— На самом деле вы хотели сказать: придурок!

— Я совсем не считаю тебя придурком.

— Все остальные считают.

— А твой папа?

— Нет, он классный… когда бывает рядом. Он по уши занят своей работой, публикует книги хороших писателей, встречается с умными женщинами… с такими женщинами, которые глянут на меня одним глазком и думают: жирдяй прыщавый. Я видел его фотографии, когда он учился в Тринити, он там был среди лучших, а меня там считали фриком. Поэтому я теперь здесь, в приготовительной школе для чудиков. Не то что папа, он в Тринити был на первых ролях, преуспевал, окончил его и поступил в Уильямс-колледж. Там тоже все было клево — редактор литературного журнала, капитан команды, все девчонки за ним бегали… как и сейчас. Вот почему моя мама от него уходит.

— Правда? — спросила я, удивленная, что Кайл все знает (вопреки словам его матери, которая утверждала, что скрывает от сына «такие жесткие вещи»).

— Скажете, мама вам ничего не говорила на той неделе? Она рассказывает всем, кто захочет ее слушать. Моя двоюродная сестра Джералдин — она учится в колледже в Барнарде — прислала мне письмо. Моя мама приезжала к ним в колледж вместе с Беллой Абцуг, своей обожаемой феминистской гуру, которая там читала лекцию. И мама натыкается на свою племянницу и первым делом выпаливает: «Ой, а знаешь, я ухожу от твоего дяди, этого гулящего ублюдка».

— Когда ты получил это письмо?

— Сегодня утром.

— И как ты к этому отнесся?

— Я очень надеюсь, что папа сдержит слово и снимет квартиру, где будет комната и для меня, чтобы я мог жить с ним, а не в школе и не в колледже. Но он изменил моей матери. Может и меня бросить.

Удивительно, не правда ли, как неожиданное замечание случайного собеседника порой направляет твои собственные мысли о твоем нелегком прошлом по другому пути, позволяя совершенно по-новому взглянуть на суть происходивших событий. Самый большой из моих страхов всегда был связан с папиными отъездами — возможно, я боялась, что он меня бросит, оставит беззащитную на растерзание матери? Неужели именно эта израненная часть моей души во многом определяла мои поступки — двигала мной так же, как сейчас Кайлом?

— Я уверена, что твой отец очень любит тебя.

— Он хотя бы не критикует меня, как мама. А ваши родители все еще вместе?

— Уже нет.

— Может, порознь им всем лучше живется?

— Мне кажется, моя мама рада, что решилась на это… и одновременно в ужасе от произошедшего.

— Значит, вы на стороне мамы?

— Нет, вряд ли. Но я и не на стороне отца. На твоем месте я не стала бы принимать ни одну из сторон, а просто думала бы о своей собственной жизни и о том, чего ты хочешь дальше.

— Чего я хочу дальше? Десерт.

Он съел огромное шоколадное брауни, поданное по последней моде с большим шариком ванильного мороженого. Я наблюдала за Кайлом, который снова с волчьим аппетитом набросился на еду, и думала о том, что, как и любой интересный и непростой человек, не укладывающийся в рамки общепринятого, он тоже сильно надломлен изнутри. И неспособен примирить ту часть себя, которая хочет, чтобы его любили, с другой частью, которая делает все, что в ее силах, чтобы полюбить его было невозможно.

— Как вы думаете, Рейчел Циммерман может захотеть со мной встречаться? — спросил он меня, по его подбородку стекала струйка мороженого.

Я знала, что Рейчел потихоньку встречается с прямолинейным Джонатаном Глаком — собственно, она сама сказала мне об этом. Это было накануне после урока. Я собиралась поговорить с девочкой о сочинении, которое совершенно не раскрывало тему, да и написано было не в ее обычном стиле. Я спросила, почему ее размышления о «Макбете» такие бесцветные, ведь на нее это не похоже. Вот тут-то она и заявила: «Это все мой парень, Джонатан,