Скорее всего, Остер и Донаньи, которые лучше других знали о том, насколько слабыми были надежды побудить руководство ОКХ к активным действиям и насколько перспективы подобного развития событий становились все более и более призрачными, до конца пытались поддержать своих товарищей, не дать им упасть духом, не открывая им всей информации до тех пор, пока были хоть какие–то основания надеяться на лучшее, какой бы малой и иллюзорной эта надежда ни казалась.

Независимо от того, были ли названы в качестве часа Х середина февраля или середина марта 1940 года, не только никаких внутриполитических потрясений внутри Германии в это время не произошло, но нельзя было обнаружить даже хоть каких–либо волнений в обществе. Все свидетельствовало о том, что подготовка к наступлению идет полным ходом и что сопротивление генералов сломлено окончательно. 29 февраля 1940 года Чиано, который в то время еще пытался убедить Муссолини не брать обязательств вступать в войну на стороне Гитлера, заявил нунцию Ватикана в Риме монсеньору Борджонджини Дьюка, что Германия готовится начать мощное наступление на Западе, которое, скорее всего, начнется через 15—20 дней.

К Пасхе Пий XII окончательно потерял надежду на какие–то события, которые предотвратили бы наступление. С января 1940 года, а возможно, и с ноября 1939 года, папа был в курсе планов Германии нанести удар на Западе, а также и того, что началом такого удара станет стремительный бросок через территорию нейтральных стран – Бельгии, Голландии и Люксембурга. В начале 1940 года папа еще не был уверен в том, что он обязан был предпринять; направить предостережения в Брюссель и Гаагу о готовящемся вторжении его побудили лишь прямые запросы на этот счет, сделанные этими странами. Французы, а скорее всего, и англичане с нетерпением и возбуждением, так же как и он, ждали очень важных новостей из Германии. Ватиканские контакты оправдали надежды папы в смысле получения соответствующего ответа от англичан, и теперь Пий XII чувствовал себя безусловно обязанным не дать западным державам ввести себя в заблуждение какими–то оптимистическими ожиданиями, а если таковое произойдет, то вывести их из этого состояния.

Навряд ли привлек серьезное внимание, а тем более вызвал беспокойство у кого–либо тот факт, что посол Франции в Ватикане Шарлеруа в выходные, один из которых выпал на Пасху, покинул свой пост в Риме и вернулся в Париж. Это было тем более естественно, что его сын Жан, офицер французской армии, взял короткий отпуск на это же время, и посол, таким образом, имел возможность провести несколько дней со своим сыном. В Светлую пятницу (22 марта) отец предложил сыну сопровождать его во время нескольких важных мероприятий. Одним из них была поездка во французский Генеральный штаб, расположенный в Винсенне, где Шарлеруа–старший беседовал с начальником Генерального штаба Гамеленом. Затем отец и сын вернулись в Париж и посетили Даладье, который за несколько дней до этого был вынужден покинуть пост премьер–министра, но сохранил за собой пост военного министра. Пока они ехали в Париж, Шарлеруа–старший сказал своему сыну, что папа лично предупредил его о том, что немецкое наступление, скорее всего, начнется весной 1940 года и что оно будет вестись через территорию Бельгии, Голландии и Люксембурга.

Практически с уверенностью можно утверждать, что папа передал аналогичное предостережение и Осборну, перед которым он имел гораздо более четко выраженные обязательства, чем перед французским послом.

О том, насколько папу беспокоили вступление войны в более активную фазу и последствия этого для западных стран и сколь сильно он хотел предупредить их об опасности, видно из событий, произошедших накануне. В ходе частной аудиенции, которую папа дал 21 марта 1940 года Альфреду Мишлену, бизнес–менеджеру издательства «Ля Бон Пресс», выпускавшего католические журналы, Пий XII специально подчеркнул свою озабоченность в связи с возможным наступлением, поинтересовавшись, насколько сильна Франция с военной, политической и моральной точек зрения. Говоря о «вероятности» германского наступления, откладывание которого он всецело связал с усилиями оппозиции внутри германского Генштаба, Пий XII откровенно высказал свои опасения и беспокойство по поводу того, насколько сильным и эффективным может быть это наступление. Насколько Франция в целом готова к войне и насколько успешно она может выдержать ведущуюся сейчас «войну нервов» с учетом межпартийной борьбы, серьезных проблем в парламенте, внутренних склок и ссор, а также открытого столкновения различных мнений? Было очевидно, что понтифика беспокоило то, как скажется все вышеупомянутое на внутреннем единстве французского общества и его способности достойно выдержать то испытание, с которым, судя по всему, Франции вскоре придется столкнуться. Шарлеруа неверно понял сказанное папой; он не уловил в его словах предупреждения о грозящей серьезной опасности, а воспринял сказанное лишь как выражение симпатии и поддержки с его стороны по отношению к Франции, а также того, что папа твердо связывал свои надежды с победой союзников.

В Ватикане также росла озабоченность тем, что Италия может выступить в войне на стороне Германии. В роковой день 9 апреля 1940 года, когда Гитлер начал вторжение в Данию и Норвегию, монсеньор Монтини высказал Шарлеруа свою озабоченность в связи с возможным вовлечением Италии в войну и позволил себе высказать совет по поводу того, что союзники могли бы в этой связи предпринять, чтобы помешать развитию этой опасной тенденции. Муссолини, подчеркнул заместитель государственного секретаря Ватикана, одержим страхом, что в случае свержения Гитлера автоматически наступит и его очередь. Средства пропаганды Франции, отметил он, могли бы специально подчеркнуть, что судьбы двух диктаторов никоим образом не являются бесповоротно связанными.

В это же время и другие сигналы от германской оппозиции достигли Рима. Скорее всего, вскоре после 5 апреля, когда Браухич дал отрицательный ответ относительно «доклада Х», Мюллер пришел к Ляйберу очень расстроенным и подавленным. На вопросительный взгляд Ляйбера он мрачно ответил: «Все было готово. На днях я сидел за столом и ждал телефонного звонка. Но так и не дождался. Ответственным за все является генерал–полковник фон Браухич».

Даже двадцать лет спустя можно почувствовать то разочарование, которое тогда испытал отец Ляйбер. Разочарование папы навряд ли было меньшим. После стольких месяцев тревог и опасностей все оказалось напрасным, практический результат оказался абсолютно нулевым. Однако произошло событие, которое не допустило полного и окончательного разочарования в шансах на успех и породило новые надежды.

Таким событием стало сообщение о планируемом вторжении Гитлера в Данию и Норвегию. Оно породило надежды на то, что теперь ОКХ вмешается и предпримет активные действия и таким образом удастся вновь наполнить свежим ветром поникшие паруса сотрудничества с Ватиканом и восстановить его доверие к оппозиции. Необходимость восстановления подобного доверия в то время подтверждается и показаниями, правда из довольно сомнительного источника, которые совпали по времени с предостережением папы, которое он высказал Шарлеруа, предупредив о необходимости быть готовыми к серьезным испытаниям и отказаться от благодушия и каких бы то ни было радужных надежд. Таким свидетельством стали данные после войны показания бывшего агента гестапо Франца Зондреггера, который привел слова, якобы сказанные Шмидхубером в ходе допросов после его ареста нацистами. По словам Зондреггера, незадолго до Пасхи монсеньор Шёнхоффер связался со Шмидхубером, чтобы узнать, какие люди стоят за спиной Мюллера. Шёнхоффер якобы сказал, что в Ватикане и Лондоне существуют серьезные сомнения по поводу того, что Мюллер имел полномочия вести контакты, подобные тем, которые завершились в январе 1940 года. Когда события достигли желаемой точки, неожиданно воцарилось полное молчание, и от германской оппозиции нет «ни слуху ни духу»[200].