Максим Олегович не фрагрант – я знаю точно. Но он из команды подлиз, в этом я тоже нисколько не сомневаюсь, иначе и быть не может. За все время, что я провел в психушке, я ни разу не упомянул в его присутствии о подлизах, потому что понимал, что молчание о сей тайне – одно из главных правил.

Однако два дня назад я решил, что тянуть резину больше не имеет смысла. Дождался, когда остальные доктора вышли из ординаторской, скользнул внутрь и запер дверь ключом.

Максим Олегович стоял у шкафа, рылся в медицинских книгах. Для того, чтобы вызвать санитаров, ему нужно было сделать два шага и нажать на кнопку, находящуюся под столом. Через полминуты меня бы вынесли в смирительной рубашке, и я не стал бы сопротивляться – к чему тратить силы? Максим Олегович не сделал ничего. Он стоял и внимательно смотрел на меня сквозь тонкие линзы очков.

– Максим Олегович, – начал я, – буквально два слова…

– Ну-ну, коллега, я жду.

– Конечно, вы знаете, кто такие фрагранты.

– Фрагранты? – переспросил он, поправив очки на переносице. – Нет, извините, это слово мне совершенно незнакомо.

– Неправда, вы знаете! Я не хочу обсуждать это сейчас. Я всего лишь хочу сказать, хочу сказать… – Слова давно были заготовлены, но произнести их было так трудно… – Максим Олегович, я прошу вас передать кому-нибудь из фрагрантов, что я больше не могу находиться в вашей клинике. Я готов, понимаете?

– На что вы готовы? – спросил доктор, нахмурившись. – Дмитрий Андреевич, я вас не понимаю…

– Все вы понимаете! Если меня хотят убить – пусть убивают немедленно, сколько же можно мучить? Если намерены простить меня и как-либо использовать, то пусть делают это как можно быстрее! Я очень прошу вас, Максим Олегович! Неужели вы сами не видите, что я не ваш клиент, что мне нечего делать здесь? Только вы можете мне помочь! Проявите человеческое милосердие, пожалуйста!

Своеобразно, должно быть, звучал наш разговор со стороны. «Если меня хотят убить – пусть убивают немедленно!» Чистейшая патология, полное подтверждение диагноза у пациента, то есть у меня – особенно вкупе с запертой дверью и манерой разговора. Однако доктор не спешил бросаться к спасительной кнопке. Он не боялся меня. Он опустил голову и напряженно размышлял.

– Что вы скажете, Максим Олегович?

– Ничего, пока ничего…

– Что мне делать?

– Идите в палату.

– Что?

– Я говорю: идите в палату! – доктор повысил голос. – И кстати, после того, как откроете ординаторскую, отдайте мне ключ, вам он совершенно ни к чему!

Я открыл дверь, положил ключ на стол и молча вышел.

Я получил лишь один ответ на свои вопросы: мой лечащий врач работает на подлиз. Но последствия нашего разговора были абсолютно непредсказуемы.

Казнить нельзя помиловать. Возьмите ручку и поставьте запятую в том месте, которое вам нравится. Финал в этом случае можно не читать. Будем считать, что вы оказались мудрее финала.

Я просыпаюсь от того, что меня теребят за плечо. Всю ночь я промучился, выслушивая несуществующие шаги, и не дождался их. И, как обычно, в конце концов отрубился, и проспал завтрак.

Все как обычно, кроме того, что расталкивает меня Максим Олегович собственной персоной.

И он говорит:

– Дмитрий Андреевич, просыпайтесь. За вами придут минут через пятнадцать., собирайте вещи.

Я хочу спросить доктора, кто именно за мной придет, но пока сонно промаргиваюсь, он исчезает. Больше я не увижу его никогда.

Вот и всё, думаю я, за мной сейчас придут. Придут, сволочи. Так долго заставили мучиться – не могли придти раньше? Всё, всё, конец рассказа. Финал подкрался незаметно.

Я вяло и бестолково кидаю свои вещи в два больших целлофановых пакета – понимаю, что мне они больше не понадобятся. Протягиваю пакеты двум корешам-Серегам – вдруг что-то из этого хлама им пригодится. Сереги принимают пакеты, улыбаются, блестят металлическими зубами, говорят какие-то слова, но я не понимаю ничего. Петя коряво торчит из угла, теребит пуговицы, беззвучно говорит об отце шофере Чумакове. Я с головой утонул в омуте, вырытым мною лично, заполненном мутной жижей, отходами моей умственной жизнедеятельности. Плохо мне, совсем плохо. Я, как ни странно, привык к психушке, и страшно ее покидать, не ведая, что будет дальше. Я механически одеваю джинсы, рубашку, свитер и дубленку, принесенные услужливым, почему-то испуганным санитаром. Молча бреду за ним по коридору, ставшему уже почти родным. Чудится, что воняет хлоркой, лекарствами, мужским потом и сигаретным дымом. Чудится, конечно. Я не доживу до того дня, когда восстановится мое обоняние.

За мной пришли днем. Почему-то это кажется мне зловещим знаком.

Я ждал их ночью. Я – сова, и ночь для меня лучше дня.

* * *

В вестибюле гостиницы ждут два типа в синих лыжных куртках. Высокие, худые, спортивные, блондинистые. Глаза-ледышки, никаких эмоций на каменных лицах. Очень они мне не нравятся. Я даже не уверен, что они подлизы – разучился распознавать фрагрантов за недели, проведенные в дурке взаперти.

Я хотел бы увидеть кого-то мало-мальски знакомого. Даже Вадима – я и ему бы обрадовался. А эти два типчика – знаете, кого они мне напоминают? Чистильщиков. Только они новые чистильщики. Чистильщики Ганса.

– Добрый день, – говорю.

– Где вещи? – не здороваясь, спрашивает один. Сдались им эти вещи…

– Нету, – говорю. – Не нажил. Гол, как сокол, последнюю рубаху до дыр сносил.

– Хохмить будем? – интересуется второй. – Так и не выбили из тебя дурь?

– Скорее, вбили, – отвечаю. – Но вы не бойтесь, я не буйный, бросаться не буду. Гарантирую.

– Вижу, что не будешь, – говорит первый, при этом громко шмыгает носом, и я убеждаюсь, что он подлиза. – Поехали.

– Куда?

– По пути расскажем.

– Ладно, поехали…

Мы выходим на морозец, идем по территории больницы. Эти двое идут впереди, даже не оглядываются – то ли уверены, что я не смогу сбежать, то ли им глубоко наплевать на меня. Скорее всего, и то и другое. За воротами стоит машина – я едва не падаю, когда вижу ее. Стою, открыв рот, и тупо таращусь.

Моя «Хонда».

– Антон, – коротко говорит один из них, тот что повыше, и тыкает пальцем себя в грудь. – А это – Валера, – показывает на другого. – Тачку водить не разучился?

– Что, мне сразу за руль?

– Это уж как пожелаешь.

Смотрю на свои руки – они трясутся так, словно я неделю пил самогон с утра до ночи. Антон тоже смотрит и тоже понимает.

– Да, доктор, шофером тебе сегодня не быть – расшибешься не вовремя. Ладно, сам сяду. Держи документы – без прав лучше не ездить, сам понимаешь.