— Это было самоубийство?

— Ну разумеется, — ответил ему голос мёртвого профессора, — Впрочем, если вы предпочитаете рассматривать всё в подобном ключе… Я предпочитаю смотреть на это как на дар. Прощальный дар профессора Неймана мне. По-своему трогательный, но вы едва ли поймёте. Требовался последний штрих, чтобы всё завершить.

— Завершить что?

— К тому моменту я уже находился в «Лихтбрингте», но был там, скорее, самовольным гостем, чем полновластным хозяином. Мне требовалось кое-что, чтобы набраться сил. Нечто большее, чем энергия пара. И профессор Нейман не мог мне отказать.

Герти вспомнил лицо мёртвого математика. Безумное и торжествующее одновременно. Прежде он считал, что эту посмертную гримасу создал смертельный удар гальванического тока, от которого мышцы самопроизвольно сокращаются. Но, вполне возможно, он ошибался. Вполне возможно, профессор Нейман, шагая с распростёртыми руками к оголённым проводам, в последнее мгновенье своей жизни испытывал именно торжество. Вполне возможно, сумасшедший математик, ударившийся в оккультизм и сотворивший титаническую счислительную машину, не думал о том, что идёт навстречу смерти. А всего лишь наносит завершающий штрих…

Герти стал дышать через рот. Ему показалось, что вместе с потусторонними звуками сквозь медные репродукторы в кабинет проникают и запахи. Омерзительные запахи разложения и тлена, столь мощные, будто Герти оказался в чертогах гигантского подземного некрополя. Ещё одно наваждение, сюрприз излишне тонкой нервной системы…

— Кто ты? — хриплым голосом спросил Герти, сжавшись.

В свете масляной лампы кабинет казался незнакомым и жутким, в его углах оживали и корчились тени, точно грешники, приговорённые к адским мукам. Запах делался всё сильнее, до тех пор, пока не стало казаться, что он стоит по колено в канаве, забитой мертвечиной.

— КТО Я. КТО Я. КТО Я. ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я, ГИЛБЕРТ УИНТЕРБЛОССОМ. С САМОГО НАЧАЛА ЗНАЛ. Я ТОТ, КТО НЕСЁТ СВЕТ. СВЕТ СКОРО БУДЕТ ЗДЕСЬ. Я ПОДАРЮ ТЕБЕ СВЕТ. СКОРО.

Издав судорожный крик, Герти бросился прочь из кабинета.

Машины и демоны (3)

К тому моменту, когда ему удалось отыскать мистера Беллигейла, большая стрелка часов подбиралась к десяти, а маленькая отсчитывала последние деления перед двенадцатью. Всякий раз, когда она перебиралась за следующую риску, незаметно, как и полагается незримо подкрадывающейся смерти, Герти ощущал, как длина его собственной жизни убывает на одну крохотную соломинку.

Канцелярия уже не сражалась с пожирающим её нутро «Лихтбрингтом». Она была повержена, разбита на всех фронтах и теперь лишь мучительно агонизировала, совершенно утратив свойственную ей организованность.

На всех её этажах царил сущий хаос. В душном чаду, от которого темнело в глазах, метались фигуры клерков, которые своим отчаяньем напоминали матросов на гибнущем, уже опускающемся в пучину, корабле. Они носили какое-то оборудование, лихорадочно орудовали разводными ключами и щипцами, но, хоть Герти совершенно не разбирался в сути их работы, отчего-то делалось видно, что никакого успеха их действия не имеют и иметь не могут.

Из стен на каждом шагу высовывались, подобно змеям из норы, пучки изгибающихся кабелей. С потолка сыпались завораживающие водопады серебряных искр. Кое-где хрипел и выбрасывал гейзеры пара из-под ног пробитый магистральный паропровод. Судя по всему, последние два часа Канцелярские крысы потратили на то, чтоб обнаружить ахиллесову пяту своего противника и пронзить её. Но Герти знал, что это была совершенно безуспешная затея. Крысы, запертые в мышеловке, при всём желании не смогут повредить её механизма. Лишь остервенело метаться из угла в угол, ожидая неминуемого. Того момента, когда придёт хозяин мышеловки.

А то, что он уже очень близко, Герти чувствовал каждым своим нервом.

Безумная какофония не смолкала ни на секунду. Её звуки стали вкрадчивее, но при этом и увереннее. Они заполняли собой всё пространство Канцелярии, проникая во все комнаты и коридоры, заключая суетящихся людей в свои зловонные и гнилостные объятья. Если прежде транслируемая незваным гостем какофония представляла собой скрежет, треск и шипение, смешанные в столь безумных пропорциях и ритме, что сами кости черепа, казалось, готовы были лопнуть, в последние часы её мотивы изменились. Теперь медные воронки изливали на головы людей утробное шипение, хлюпанье, плеск и едва слышное шуршание.

Это было ещё хуже. У Герти то и дело возникало ощущение, что он оказался по шею в болоте, чья мутная жижа поднялась до самого подбородка и вот-вот начнёт заливать рот. Он как наяву ощущал колючие прикосновения ядовитых сороконожек, бегающих по его плечам. Прикосновение колючих ветвей к лицу, листва на которых, испещрённая язвами, походила скорее на кожу прокажённых. Сочащихся гноем уродливых насекомых, невозмутимо шлёпающих членистыми лапами по поверхности.

Это было безумие, это был мир, в котором никогда не существовало человеческое существо, порождённый всплеском извращённой, страшной и омерзительной фантазии. И этот мир всё плотнее вплетался в настоящий, с каждой минутой отвоёвывая себе жизненное пространство. Он распространялся во все стороны сразу подобно некрозу в живых тканях, и с каждой минутой, с каждым движением стрелки на часах, делался всё явственнее и ощутимее.

Герти не хотелось задумываться о том, что произойдёт когда обе стрелки окажутся на двенадцати и новый мир распахнёт свои врата, теперь уже ничем не сдерживаемый, ликующий, полный ядовитой скверны. Возможно, стены Канцелярии, прежде каменные, заживо переварят всё своё содержимое, превратив обезумевших крыс в мутную массу вроде той, что бурлит внутри желудка. Или же полчища плотоядных насекомых разорвут всё сущее в клочья, отчаянно сражаясь между собой за самые вкусные куски.

Судя по всему, подобные наваждения преследовали не только Герти. То здесь, то там он находил лежащих без сознания клерков. Даже в этом состоянии они были похожи друг на друга. Закатившиеся глаза, дёргающиеся, как в эпилептическом припадке, члены, текущая изо рта слюна. Это не было последствием теплового удара, несмотря на то, что внутренности Канцелярии всё больше напоминали доменную печь. Это было последствием того, что делает с человеческим разумом та сущность, что пировала в недрах «Лихтбрингта». Но пока это было лишь лёгкой закуской. Её основное пиршество закончится после того, как пробьёт двенадцать.

— Где мистер Беллигейл? — снова и снова спрашивал Герти у встречных.

Мало кто отвечал ему. Шатающиеся от усталости клерки, похожие в полумраке на призраков, слепо выполняли свою работу, хотя она давно уже потеряла цель и смысл. Они продолжали разламывать перекрытия, обнажая серебристые шланги трубопроводов, обрезать провода, разбивать тяжёлыми молотами хрипящие и перхающие раскалённым паром терминалы. Удивительно, но даже несмотря на удушающую жару, от которой Герти казалось, будто он дышит испарениями ртути, они не сняли своих похоронных чёрных костюмов…

— Мистер Беллигейл! Второй заместитель!

Герти всё больше казалось, что здание Канцелярии обратилось живым организмом, огромным и умирающим. Его нутро пульсировало от сдерживаемой боли и раскалилось от гибельного жара. Каждая комната стала съёжившимся органом, наполненным смертоносным средоточием