– Кроме решения боевых задач мне приходится думать и о других вещах, господа. Например, об… забыл, холера… «Об установлении надлежащих моральных взаимоотношений с частями регулярной армии, воинскими и гражданскими учреждениями, а также населением». Попался бы мне автор этого формуляра – приказал бы набить это название, букву за буквой, на его дурном лбу… Подразумевается, что я по возможности должен воздерживаться от удержания в строю лиц, чрезмерно пострадавших в ходе боевых действий, а равно явственно покалеченных и тех, внешний вид которых может подорвать моральное состояние подданных кайзера. Каковы обороты! – тоттмейстер бросил игру на невидимой клавиатуре и повернулся к офицерам. – Проще говоря, местная солдатня при виде безруких и порубленных снарядами мертвецов окончательно теряет желание сражаться за Великую Германию.

– Мы тут второй день, мейстер, – заметил Ланг, – хотя, ручаюсь, даже самые зеленые новобранцы из двести четырнадцатого уже знают, что мы собираем человеческое мясо и варим его в котлах, изготавливая дьявольские зелья, помогающие нам оставаться в этом грешном и беспокойном мире.

– Второй день, – повторил тоттмейстер Бергер со значением. – И именно поэтому пока все тихо. Но вы и без меня знаете, что начнется потом. Так как знаете, что обычно начинается. Отстиравшие позор с форменных штанов пехотинцы с каждым днем станут все чаще поминать богопротивную мерзость, из окопов которой ветер несет запах падали. Потом начнутся ночные вылазки, потом… Я надеюсь, что Орден прикажет нам сменить расположение до того, как ситуация накалится до предела. И лучше бы французы опомнились поскорее. Чем меньше над головой гудит железа, тем больше в головах возникает пустых и глупых мыслей, уж можете мне поверить, это неизменный закон. Значит вы, унтер-офицер Корф, хотите, чтоб я оставлял в строю всех калек? Чтоб они маршировали перед живыми людьми – безрукие, безногие, порубленные, как дрова? Это, значит, должно улучшить наши отношения с людьми фон Мердера?

Хоть тоттмейстер Бергер и не смотрел на него сейчас, Дирк ощущал магильерское внимание. Внимание тоттмейстера было особенного свойства. Схожие чувства рождает ощущение того, что кто-то рассматривает твою фигуру в узкой рамке прицела.

Едва заметный звон воздуха. Легкая щекотка, бегущая по позвоночнику. Тонкий сквознячок предчувствия, коснувшийся щеки.

– Прошу оставить рядового Классена в моем взводе, – твердо сказал Дирк. – С одной рукой или двумя, он полезен взводу «листьев», а значит, полезен и Легиону. И, как вы верно сказали, мейстер, я всего лишь фронтовой офицер. И мне нет необходимости сталкиваться с чужими заботами и формулярами.

– Ого, – тоттмейстер Бергер прищурился. – Судя по тому, как вы раскалились, я уж начал подозревать в вас скрытого фойрмейстера, унтер. Он действительно вам нужен? Черт с вами, берите своего Классена! Только, ради бога, не выпускайте его из окопа, пока светит солнце. И вообще держите своих мертвецов ниже уровня земли по возможности. Не думайте, что я делаю это из сентиментальности.

– Сложности с пополнением, мейстер? – догадался Ланг.

– Вы на редкость проницательны, унтер. Да, мы уже проверили всех мертвецов до третьего дня включительно. Что-то около четырех сотен. Жертвы французского наступления. Догадайтесь, сколько из них при жизни подали прошение о вступлении в Чумной Легион.

– Двое? – предположил Ланг.

– Пятеро. С учетом того, что мы потеряли восемнадцать человек, это больше похоже на насмешку. К тому же я поднял их три-четыре часа назад, и вы можете представить, как они себя чувствуют. Но это уже ваши сложности, господа командиры взводов. Второму взводу я даю двух, как понесшему наибольшие потери. Остальным по одному. Дирк, выберите себе подходящих. Я их построил возле штаба.

Усталость тоттмейстера уже не казалась странной. Он не сидел у фон Мердера, как сперва подумал Дирк, за бутылкой сухого вина, встречая победные рапорты и сводки о количестве пленных и захваченных орудиях. Он всю ночь напролет бродил по раскисшему зловонному полю от одной кучи мертвецов к другой. Осматривая пиршественный стол Госпожи, обильно усеянный объедками ее трапезы.

Похоронные команды собирают тела, прежде чем закопать их, и раскладывают на брезентовых полотнищах. Иногда от тел остается так мало, что приходится собирать все части, чтобы определить, сколько их было всего. Хлопотное, неприятное занятие. Дирк несколько раз видел работу таких команд, и каждый раз едва сдерживал отвращение – картина была достаточно отвратительна даже для мертвеца.

Мертвые люди на брезенте, много мертвых людей. Некоторые кажутся мягкими, невероятно гибкими, они словно извиваются в чужих руках, осторожно складывающих их ровным рядом. Это свежие, погибшие несколько часов назад. Есть другие, окостеневшие, налившиеся влагой и тяжестью, пролежавшие в земле до нескольких дней. Они – как старая мебель, тяжелая, скрипящая, вырывающаяся из рук. Таких стараются стаскивать на тачках или импровизированных носилках. Если нести по-обычному, может оторваться рука или нога…

Дирк представил, как тоттмейстер Бергер бредет по полю, чавкая подошвами сапог, с отвращением глядя в серое предрассветное небо, которое тоже кажется грязью, но нависшей над головой. Он идет от одной груды тел к другой, где люди уложены друг к другу, как вещи на складе. Где-то они лежат ровно, один к одному, даже выровненные по росту, словно собрались на свой последний смотр. Это если в похоронной команде хороший командир. Обычно мертвецы свалены без всякого порядка, образуя бесформенную кучу, из которой торчат лишь переставшие гнуться руки в оборванных рукавах или без них да стоптанные сапоги.

Тоттмейстер идет от одной кучи мертвых тел к другой – их много, и они хорошо выделяются даже среди перепаханной снарядами равнины. У каждой его встречают люди. Живые люди стоят возле мертвецов, но лицами они неизменно похожи – серая кожа, натянувшаяся на черепе, который вдруг стал угловатым и острым. Живые люди смотрят на все окружающее потухшим взглядом вроде того, что бывает у умирающих животных. Курят, укрывая огонек папирос в скрюченных ладонях, сплевывают в грязь. На приближающегося тоттмейстера Бергера они смотрят с нескрываемым отвращением и страхом. Они отворачиваются от него, и кто-то шепотом желает, чтоб ему оторвало голову снарядом, а кто-то другой шепчет молитву. Старшему приходится встретить его и срывающимся голосом рапортовать: «Осмотрели всех, господин тоттмейстер, прошений о переводе не обнаружено». И тоттмейстер Бергер молча кивает им и бредет дальше, к следующей груде тел, от которой мертвецы смотрят на него невидящими глазами, а живые – с не очень скрываемой ненавистью.

– Толку от этого пополнения, – скривился Ланг. – Пройдет не меньше четырех недель, прежде чем их не стыдно будет называть «Веселыми Висельниками». Толстые совы[72], как у нас говорят. Говорили…

Мейстер взглядом заставил его замолчать. Дирк хорошо знал взгляд и его свойства, поэтому был уверен в том, что это не потребовало от тоттмейстера Бергера применения каких бы то ни было магильерских сил.