— А что британцы? — спросил Джек.

— Каменная стена, — сказал Марти. — Каждый раз, когда они пытаются потолковать с ним, кто-то из важных африканеров говорит им «нет». И я их, право, не могу винить за это. Если Запад обращается с ними, как с париями, то они, конечно, вынуждены действовать, как парии. Но следует при этом помнить, что парии держатся друг за друга.

— Значит, нам неизвестно то, что должно было бы быть известно об этом парне, и мы даже не собираемся раздобыть эти сведения.

— Этого я не говорил.

— Значит, мы всё-таки работаем над этим? — с надеждой поинтересовался Райан.

— Этого я тоже не говорил.

— Черт побери, Марти!

— Джек, у вас нет допуска к сведениям о наших полевых операциях. Может, вы не обратили внимание на одну деталь, так я вам скажу: в тех досье, что поступают к вам, ничего не сообщается о том, как мы получаем информацию.

Райан и сам заметил это. Ни имён информаторов, ни мест встречи агентов, ни способов передачи информации.

— О'кей, — сказал он. — Могу я с достаточной долей уверенности предположить, что какими-то, мне не известными путями мы получим больше данных об этом джентльмене?

— Вы можете вполне серьёзно предполагать, что такая возможность рассматривается.

— Он может оказаться самой лучшей ниточкой, ведущей куда надо, — заметил Джек.

— Я знаю.

— Все это, Марти, способно ввергнуть прямо-таки в депрессию, — вырвалось у Райана.

— Вы мне говорите! — усмехнулся Марти. — Подождите, пока вам придётся иметь дело с чем-то действительно серьёзным. Вы знаете, что я имею в виду. Что, например, действительно думают в Политбюро? Насколько точны и мощны их ракеты? Или есть ли их люди в этом вот здании?

— Не все сразу. Сперва одна проблема, потом другая…

— Да, это была бы красивая жизнь — если бы не все сразу.

— Когда я могу надеяться получить что-то о Мартенсе? — спросил Райан.

— Как только у нас что-то появится, вы узнаете об этом, — пообещал Кэнтор.

— Пока.

— Прекрасно.

Следующие два дня Джек провёл над изучением списка лиц, с которыми Мартенс имел дело. И наконец нащупал нечто, что могло оказаться интересным: тот тип мотора, что был на катере «Зодиак», использованный АОО, судя по некоторым данным, поступал на рынок через одного дельца с Мальты. А Мартене имел с ним кое-какие деловые отношения.

* * *

Эрни быстро усваивал науку приличного поведения. Уже через две недели он научился справлять нужду на дворе, что избавило Джека от необходимости прибегать к помощи половой тряпки при очередном возгласе Салли: «Папа, у нас одна маленькая про-бле-ма…» И тут же следовал неизбежный вопрос жены: «Кейфуешь, Джек?»

На самом же деле, даже Кэти не отрицала, что с собакой всё было придумано здорово. Эрни можно было оттащить от Салли только силой. Он теперь спал в её постели, вылезая из неё лишь для того, чтобы — каждые два-три часа — побегать по дому, обнюхивая все углы. Сперва они даже вздрагивали, когда эта пушистая, чернее ночи, масса шерсти выныривала из-за какого-нибудь угла, чтобы, сунувшись к самому вашему носу, как бы сообщить, что все, дескать, в порядке, и теперь он может вернуться в комнату Салли подремать ещё пару часиков. Он всё ещё был щенком с немыслимо длинными лапами и с привычкой жевать всякие вещи. Когда он принимался жевать ногу любимой куклы Салли и получал изрядный от неё нагоняй, тогда — в знак признания своей вины — он принимался лизать лицо своей владычицы.

Салли наконец совсем поправилась. Ноги её зажили, и она теперь носилась, как и прежде, подчас ломая посуду. Но Джек с Кэти были слишком рады её выздоровлению, чтобы ругать её за это. Они то и дело тискали девочку в объятьях. Почему? Она никак не могла этого взять в толк. Ну, она болела, а теперь выздоровела. Так и что? Джек не сразу сообразил, что она так и не догадалась, что оказалась в больнице в результате нападения. Когда она вспоминала о своей болезни, то всегда говорила: «Тогда, когда сломалась машина». Каждые две-три недели ей ещё надо было бывать в больнице. Она ненавидела и боялась этих визитов, но дети свыкаются с новыми обстоятельствами куда скорее взрослых.

Одним из таких новых обстоятельств была и её мать. Объём её живота становился все больше — Кэти, такая хрупкая, казалось, не была предназначена для такой тяжести. Каждое утро после душа она рассматривала себя в зеркале со смесью гордости и печали.

— Будет ещё хуже, — утешил её Джек в то утро, входя в ванную.

— Спасибо, Джек, — ответила она. — Это так приятно слышать.

— Ты хоть ноги-то свои видишь?

— Нет. Зато я их чувствую. Распухли. И ступни, и лодыжки.

— Что касается меня, то ты выглядишь великолепно, — сказал он, обнимая её сзади так, чтобы руки пришлись на её живот.

— Тебе-то что!

Ему показалось, что она чуть улыбнулась. Приглашение. Он сместил руки чуть повыше, чтобы проверить, так ли это.

— Ой! — поёжилась она. — Тут слишком чувствительно.

— Извини, — чуть отпрянул он. — Уже какие-то перемены там?

— Ты только что заметил? — улыбнулась она. — Извини, что…

— А я что? Разве я жалуюсь? Ты всегда на отлично. Ну, сейчас, может чуть-чуть не совсем, да и то только в одном смысле.

— Ох уж мне этот профессор! — улыбнулась Кэти.

— Ты сегодня как-то особенно хороша. Прямо сияешь вся.

— Сияй не сияй, а надо на работу, Джек, — сказала она. Но Джек объятий не ослабил. — Надо одеваться… Не сейчас — ты, старый развратник!..

— Почему?

— Потому что через три часа у меня операция, а тебе пора в твой шпионский город.

И всё же она стояла, не в силах уйти. Не так уж часто им удавалось побыть наедине.

— Сегодня мне туда не надо. У меня семинар в Академии. Я думаю, в Академии отчасти сердиты на меня, — сказал он, глядя на отражение Кэти в зеркале. Глаза её были закрыты. — К чёрту Академию!.. Боже, как я люблю тебя!

— Вечером, Джек.

— Обещаешь?

— О'кей, ты меня поймал на слове. А теперь… — она взяла его за руки и сместила их ниже, прижав к животу. Ребёнок там, во тьме своей тёмной и тесной клетки, лягался и ворочался.

— Ого, — сказал Джек. — И как ты все это выносишь?

— Нормально. Кроме ночей, когда он не даёт мне заснуть или когда начинает лягаться во время больничных процедур.

— Салли тоже так безобразничала?

— Нет, она была поспокойней… Ну, ладно — пора одеваться.

— О'кей, — он поцеловал её в шею.

За завтраком она увидела, что лицо его как-то посерьёзнело.