в Куоз-Артсе, и он представил меня остальным… Человек большого роста, шрам на подбородке и лицо рябое. Он продержал меня в большом отеле недель шесть. Мне не повезло… Я отправился искать работу на автомобильный завод и меня там потрепали — я не скажу, за что. Тут явился Валь…

— Валь?.. Христианское имя?

— Я слышал, что его фамилия — Аймроз. Говорят, что он немецкий еврей и жил когда-то в Буэнос-Айресе. Я не знаю. Мы должны были запастись материалом и вернуться обратно разными путями. Мне назначили Соутхемптон — Гавр. Не будь вас, я завтра был бы уже в Париже. Ну и счастье, Бог мой!

— Лучшего счастья вам и не выпадало еще в течение вашей жалкой жизни! Продолжайте, пожалуйста. Вы должны были вернуться в Париж… с бриллиантами?

— О, нет! Руж-ла-Глуар должен был везти их… на корабль, разумеется. Моя обязанность была сбить со следа сыщиков. Вы не знаете Валя Аймроза! Такого человека, как он, не сыщешь во всем Париже. Если он только узнает, что я все это рассказал вам, он убьет нас обоих, хотя бы для этого ему пришлось объехать оба континента. Я видел его за этим делом. Бог мой! Если бы только вы видели все то, что я видел, доктор Фабос!

— Вы знаете мое имя, я вижу. Я не так счастлив, как вы.

Он опустил голову, и я, к великому удовольствию своему, увидел, что он покраснел, как девушка.

— Я был когда-то Гарри Овенхоллем, — сказал он.

— Сын доктора Овенхолля из Кембриджа?

— Да.

— Слава Богу, что отец ваш умер. Мы потом поговорим о нем… когда семя согреется и начнет прорастать. Я хочу немного вернуться назад. Судно, на котором должны были отправиться мои бриллианты…

Он вздохнул и взглянул на меня безумными глазами.

— Я никогда и ни о каком судне не говорил.

— Нет? Мне это, значит, приснилось. Итак, вы должны были вернуться в Париж через Гавр и Соутхемптон, сколько мне помнится, этот Руж-ла-Глуар приехал из Нью-Ховена.

— Как вы это узнали?

— О, мне известно многое. Судно ожидало его прибытия… Не в гавани ли Шорхем?

Я говорил наугад, но никогда еще не видел я человека, который был бы так поражен и удивлен, как он. В течение нескольких минут он не мог сказать ни единого слова. Отвечал он мне таким тоном, как будто не признавал больше возможным хитрить со мной.

— Ну, если вы знаете, так и знайте, — сказал он. — Вот только что, доктор Фабос! Вы хорошо говорили со мной, и я буду хорошо говорить с вами. Оставьте в покое Валя Аймроза, не то вам останется всего один месяц жизни!..

Я положил руку ему на плечо и повернул его так, чтобы можно было прямо взглянуть ему в лицо.

— Гарри Овенхолль, — сказал я, — неужели они говорили вам, что доктор Фабос — женщина? Слушайте, что я вам скажу. Завтра я отправляюсь в погоню за этими людьми. Вы поедете со мной, для вас найдется место на моей яхте. Мы отыщем вместе этого еврея-шлифовщика… его и остальных и, да поможет нам Бог, не будем отдыхать до тех пор, пока не найдем их!

Он ничего не ответил.

Я позвал Окиаду и просил его приготовить спальню для мистера Гарри Овенхолля.

— С ранним поездом мы выезжаем завтра в Ньюкасл, — сказал я. — Смотрите за тем, чтобы мистер Овенхолль был вовремя на месте. И скажите моей сестре, что я желаю прийти к ней и побеседовать с нею.

Бедная сестра! Как она будет жить теперь, когда ей некому будет сушить туфли и некого приучать к опрятности! Она так преданно и нежно любит меня. Я желал бы принудить себя исполнить свой долг и остаться в Англии, чтобы дать ей возможность ухаживать за мной.

V

ВЫЗОВ ЖЕНЩИНЫ.

ДОКТОР ФАБОС ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА

СВОЮ ЯХТУ «БЕЛЫЕ КРЫЛЬЯ»

Свою новую турбинную яхту я назвал «Белые крылья», что вызывает смех и у старых, и у молодых моряков. Окрашена она в грязно-серый цвет, нос у нее как у торпедных судов, не говоря уже о нашей низкой корме, округленной наподобие спины у акулы и такой же страшной, если смотреть на нее в то время, когда мы делаем наши двадцать пять узлов. Судно это вполне мне по сердцу. Не могу отрицать, что я всегда, с самого раннего своего детства, отличался честолюбием, а потому стремился к тому, чтобы замки мои были безукоризненны как на суше, так и на воде.

Яхта выстроена на Темзе, а машиной снабжена на Тайне. Я помню, что заказал ее дня через три после того, как написал слово «корабль» в своем дневнике, и после того утра, когда мне в первый раз пришла в голову мысль, что преступников надо искать на море, а не на суше. Я упоминаю в своем дневнике, почему это пришло мне в голову. Полиция подымет меня, конечно, на смех, а публика не поверит. Я храню свою тайну и везу ее с собой, но в какую гавань — одному Богу известно. Выехали мы из Ньюкасла 2 сентября 1904 года.

Длинная, некрасивая на вид яхта! Мне очень нравилось, когда так говорили мои друзья. Когда же я приглашал их к себе на борт и показывал им чудовищные турбины, обширные помещения для матросов в передней и задней части судна, мои собственные каюты, снабженные всем, что дают деньги и хороший вкус, — тогда они начинали говорить об отеле «Ритц» и забывали о некрасивом виде яхты. Моей собственной была именно такая каюта, какая всегда должна быть на яхте. Низкие окна с зеркальными стеклами позволяли мне видеть пенящиеся волны у кормовой части и голубой горизонт вдали. Под рукой у меня были любимые мною книги, картины собственного выбора, искусно вставленные в филенчатые стены из испанского красного