Вдалеке послышались звуки скрипки, долетавшие на этот берег озера лишь обрывками. Ветер доносил их от коттеджа Лео. Теперь, когда Грейс точно знала, откуда играет музыка, она различала ее гораздо явственнее, отчетливее, чем в первый раз, на причале. Но сейчас исполнитель был не очень уверен в себе и играл осторожно, медленно. Мелодия была робкая, но вне всякого сомнения, красивая. Грейс закрыла глаза, и тут поняла, что это играет Генри. Не Рори, не Лео, а ее сын. Генри играет на скрипке – но на этот раз по-другому, по-новому.

«Мне было хорошо в браке», – вдруг подумала Грейс, хотя сама не понимала, почему для нее было так важно в этом признаться. «Я любила свой брак», – повторила Грейс. Именно так – в прошедшем времени. А теперь пришла пора перевернуть страницу.

Грейс вернулась в дом и принялась искать визитку, которую давным-давно вручил ей детектив Мендоса.

– Не прошло и года! – воскликнула Сарабет, ответившая на звонок Грейс всего через какие-то пять секунд, побив таким образом предыдущий трехминутный рекорд – именно столько Грейс пришлось висеть на линии даже в то время, когда за ее книгу боролись несколько издательств. – Ты хоть знаешь, сколько я тебе сообщений оставила? – продолжала бушевать Сарабет.

– Извини, – ответила Грейс, хотя сама понимала, что в этом случае простыми извинениями не отделаешься. Впрочем, ничего более весомого она предложить не могла.

– Нет, серьезно! Двадцать раз позвонила, не меньше! Надеюсь, ты понимаешь, что я вообще-то на твоей стороне!

Грейс кивнула, будто Сарабет могла ее видеть.

– Пришлось уехать, – просто ответила она. – Нужно было отсидеться.

– Это понятно, – нетерпеливо бросила Сарабет. И вдруг ее тон изменился. – Но все-таки могла бы дать о себе знать. Я очень за тебя беспокоилась. Обрати внимание – за тебя, а не за книгу. Чисто по-дружески.

– Спасибо, конечно, – вздохнула Грейс. – Еще раз извиняюсь. Очень жаль, что поставила тебя в трудное положение. Обещаю, больше такого не повторится.

Конечно, не повторится, подумала Грейс. После этого звонка всякие отношения между ними прекратятся – рабочие и не только. Вряд ли Сарабет и дальше будет способна испытывать к Грейс дружеские чувства.

– Погоди секунду, – попросила Сарабет и велела кому-то: – Скажи ему, что перезвоню чуть позже. – Слушай, – продолжила она, – давай встретимся, поговорим с глазу на глаз. Думаю, лучше всего будет обсудить проблему и всем вместе найти решение.

Нахмурившись, Грейс уставилась на деревянную столешницу. Она стояла на своей кухне на Восемьдесят первой улице. Стол давно не протирали, поэтому поверхность была тусклая от застарелой пыли.

– Если честно, лучше воздержусь. Могу себе представить, что будут говорить на этой встрече, и я их прекрасно понимаю. Просто перескажешь мне общий смысл, хорошо? А что касается финансовой стороны вопроса, я в состоянии заплатить неустойку. Точную сумму, конечно, не помню, но от обязательств уклоняться не собираюсь.

Тут случилось редкое чудо – Сарабет надолго замолчала. А когда наконец обрела дар речи, произнесла:

– Вот что бывает, когда люди не перезванивают после двадцати звонков. Сами все додумывают, причем додумывают неправильно. Мод вовсе не собирается требовать с тебя неустойку, да и с какой стати? Конечно, выпуск твоей книги пришлось отложить, но они по-прежнему хотят ее напечатать.

Грейс услышала шум дождя, подняла голову и посмотрела в кухонное окно. Капли барабанили по висевшему снаружи кондиционеру. Небо заволокли темные тучи. Грейс толком не понимала, о чем говорит Сарабет.

– Послушай, я, конечно, щажу твои чувства, но давай уж называть вещи своими именами. Раньше ты была никому не известным автором очень интересной, умной книги. А теперь твоим произведением заинтересуется куча народу. Перемена очень серьезная, нужно как следует позаботиться о твоем имидже и действовать осмотрительно. Только не подумай, будто Мод хочет нажиться на твоей семейной драме…

Не удержавшись, Грейс рассмеялась.

– Что ты, – ответила она. – Мне такая мысль даже в голову не приходила.

– Вот пусть и дальше не приходит. Учти – с Мод я знакома десять лет. Раз двадцать вместе работать приходилось, не меньше. Мод – женщина умная, и в деле толк знает, но не будь она порядочным человеком, я бы ей твою книгу не доверила. А теперь, когда такое случилось, остается только порадоваться нашей удаче. Попали в хорошие руки. Если бы ты сегодня ко мне обратилась, только к ней бы тебя отправила, и больше ни к кому.

Грейс продолжала хранить молчание. Но теперь она, во всяком случае, задумалась.

– Эй, ты где? – позвала Сарабет. – Кстати, до сих пор понятия не имею, откуда ты звонишь. Ты где пропадала три месяца?

– Уехала с сыном в Коннектикут. У нас там домик. Правда, летний – зимой туда никогда не ездили. Но устроились нормально. Собираемся и дальше там оставаться. А сейчас я в Нью-Йорке, приехала за вещами.

– Как же твоя практика? – спросила Сарабет.

– Открываю новую, в Грэйт-Баррингтоне. Это в штате Массачусетс, – пояснила Грейс.

– Секундочку! Значит, сейчас ты в Нью-Йорке? – уточнила Сарабет. – Можешь заехать ко мне в офис?

– Нет, – ответила Грейс. – Только соберу вещи – и сразу обратно. Я ведь продала квартиру. Через три дня приедут вывозить мебель. Извини, встречи не получится. И вообще, мне надо подумать. Я ведь была уверена, что теперь… книга не выйдет. Даже думать о ней перестала.

– Тогда советую начать снова, – засмеялась Сарабет. – Наверняка Мод попросит тебя изменить предисловие. Не говоря уже о некоторых местах в самой книге. Знаешь, я думаю, теперь она станет еще более глубокой, более сильной. Это будет произведение о по-настоящему важных вещах, которое прочтет куча народу. Грейс, я тебе от всей души сочувствую, но, как говорится, когда жизнь подсовывает одни лимоны, постарайся сделать из них лимонад. Если сегодня подъехать не сможешь, давай договоримся на другой день.

Грейс назвала было свободный день на следующей неделе, но потом передумала и предложила встретиться через две недели. Ей все равно надо будет в Нью-Йорк по делам, связанным с продажей квартиры. Грейс еще раз извинилась – теперь за то, что встречу приходится переносить. Сарабет ответила – ничего страшного, и на этой оптимистичной ноте обе положили трубку.

Между тем дождь полил еще сильнее. В квартире было холодно. Март вообще достаточно серый месяц. Даже здесь, в Нью-Йорке, где ей одинаково нравились все времена года, февраль и март были для Грейс исключением из этого правила. Хотя она любила Нью-Йорк слишком сильно, чтобы осесть в Коннектикуте насовсем – об этом речь не шла, – но по мартовской погоде точно скучать не станет.

Грейс приехала два дня назад, и все это время собирала вещи. Паковала, сортировала, а многое вовсе выбрасывала. Конечно же такая сложная задача поначалу пугала Грейс, однако были и плюсы – она оказалась слишком занята решением чисто практических вопросов, чтобы предаваться грусти. Каждый из тысяч предметов в этой квартире имел свою историю – обычную или примечательную, веселую или печальную. Но нужно было решить, что с ними со всеми делать до того, как в четверг прибудет специальная служба, занимающаяся вывозом вещей и мебели. Грейс было почти сорок лет, и она наконец уезжала из родительского дома.