«Рути побежала вверх по лестнице. Ей пришлось избавиться от яичной скорлупы и кофейных зерен. Теперь она решила попытаться пахнуть, как ее папа! А потому она натянула на себя его нестираную одежду, намазала волосы его пеной для бритья. Она даже потерла себе щеки подошвами его туфель, но тут же поняла, что не стоило этого делать. Кроты любят всякую грязь. Она соскребла грязь со щек и намазалась пеной для бритья, но ей нужно было торопиться, потому что она никак не хотела, чтобы человекокрот поймал ее здесь, наверху. А потому она попыталась проскользнуть мимо него по лестнице».

Пятая иллюстрация: центральная лестничная площадка, человекокрот прошел половину пути наверх; Рут — в старой одежде отца, вся в пене для бритья — на полпути вниз. Они так близко друг к другу, что можно достать рукой.

«Человекокрот почувствовал взрослый запах и сразу отшатнулся. Но Рути в нос попала пена для бритья. Ей нужно было чихнуть. И чих может услышать даже крот. Рути три раза пыталась остановить чих, а ведь это ой как не просто, от этого начинают болеть уши. Но каждый раз она все же делала маленький чих, и человекокрот услышал этот шум и наклонил голову в ее направлении.

"Что это за шум?" — думал он. Ах, как ему хотелось иметь ушные раковины! Это был такой шум, словно кто-то пытается не шуметь. Он продолжал принюхиваться, а Рути боялась пошевелиться. Она стояла, пытаясь не чихать. А еще она изо всех сил сдерживалась, чтобы не прикоснуться к человеко-кроту. У него была такая бархатистая шкурка!

"Что это за запах? — продолжал думать человекокрот. — Брр-р-р, кое-кому пора поменять одежду! И он же еще бреется три раза на день. А еще кто-то прикоснулся к подошве башмака. Потом он еще разбил яйцо и пролил кофе. Ну и неряха!" Но где-то внутри всего этого была маленькая девочка, и он по запаху чуял, что она почти одна. Человекокрот знал это, потому что чувствовал запах детского порошка у нее под мышками и между пальцами ног. Человекокрот решил, что после ванной она посыпает себе эти места детским порошком. Это была одна из тех замечательных мелочей, которые нравились человекокроту в маленьких девочках.

"У него такая мягкая шкурка, я сейчас упаду в обморок… или чихну", — подумала Рути».

На шестой иллюстрации была изображена Рут крупным планом и человекокрот на центральной лестничной площадке, его веслообразная лапа тянется к ней, длинный коготь вот-вот коснется ее лица. Ее маленькая ручка тоже тянется к нему, ее пальчики вот-вот погладят бархатистую шерстку на груди человекокрота.

«— Это я — я вернулся! — крикнул папа Рути. — Я принес два пломбира!

Рути чихнула. Немного пены для бритья попало на человекокрота. Он ненавидел пену для бритья. А убежать, если ты слепой, не так-то легко. Человекокрот ударился об откос внизу лестницы. Он попытался снова спрятаться за вешалкой в прихожей, но папа Рути увидел его и ухватил за штанину сзади в том месте, где из мешковатых брюк торчал его хвост, и вышвырнул через входную дверь на улицу.

А потом Рути получила особенное угощение. Ей было позволено съесть два пломбира и одновременно мыться в ванной, потому что никто не должен ложиться в постель, если он пахнет нестираной одеждой, пеной для бритья, скорлупой от яиц, кофейными зернами — и только немножко детским порошком. Маленькие девочки, ложась в кровать, должны пахнуть только детским порошком, и ничем другим».

На седьмой иллюстрации («По одной на каждый день недели», — говорил Тед Коул) изображена Рут под одеялом на своей кровати. Ее папа оставил открытой дверь в большую ванную, чтобы был виден ее ночничок. Через чуть приоткрытую оконную штору мы видим черную ночь и луну вдалеке. А на карнизе снаружи примостился человекокрот, он спит с таким безмятежным выражением, будто у себя под землей. Лицо свое он спрятал за своими широкими когтями, но его розовый звездообразный нос остался на виду, и не меньше одиннадцати его щупалец прижаты к окну спальни Рут.

В течение нескольких месяцев она за милю обходила мастерскую Теда, потому что там (помимо другой натуры, позирующей ее отцу) сменяли один другого мертвые кроты-звездорылы, отпугивающие ее не меньше, чем кальмаровые чернила. А один раз, открыв холодильник, чтобы достать фруктового мороженого, Рут обнаружила там в пластиковом мешочке звездорыла.

Только Эдуарда Гомес, казалось, не возражал, потому что садовник лютой ненавистью ненавидел всех кротов. Задание предоставлять Теду в достаточном числе кротов-звездорылов значительно подняло настроение Эдуардо.

Это случилось той долгой осенью после исчезновения матери Рут и отъезда Эдди О'Хары.

История эта множество раз переписывалась заново в течение лета 59-го года, а иллюстрации появились позднее. Все издатели Теда Коула (и его переводчики) умоляли его изменить название. Они, конечно, хотели, чтобы книга называлась «Человекокрот», но Тед настоял на том, чтобы название было «Шум — словно кто-то старается не шуметь», потому что это название подсказала ему дочь.

И теперь — в маленькой красной комнате с убийцей Рои — Рут Коул пыталась взять себя в руки, думая о храброй маленькой девочке по имени Рути, которая когда-то стояла на одной лестничной площадке с кротом, в два раза больше, чем она. Наконец Рут отважилась поднять глаза — только глаза. Она хотела увидеть, что делает убийца; его сипение сводило ее с ума, но еще она сумела разглядеть, что он двигается по комнате, в которой стало темнее.

Убийца вывинтил лампу из торшера перед минетным креслом. Лампа была такая маломощная, что ее отсутствие стало заметно гораздо меньше, чем тот факт, что комната стала гораздо менее красной. (Убийца снял и алый колпак цветного стекла.)

Потом из большого портфеля на минетном кресле человекокрот извлек мощный направленный светильник и ввинтил его в патрон торшера. Теперь комнату Рои залил свет. Ни комната, ни Рои не стали выглядеть лучше в этом новом свете, который упал и на стенной шкаф. Теперь Рут ясно видела свои щиколотки над туфлями. В узкой щели между занавесками было видно и ее лицо.

К счастью, убийца прекратил осматривать комнату. Его интересовало только, как освещено тело проститутки. Он направил ослепительный луч на кровать Рои, чтобы его предмет был освещен как можно ярче. Он нетерпеливо шлепнул по безответной руке Рои, не желавшей оставаться там, где ему было нужно; его, казалось, разочаровывало, что ее груди стали такими дряблыми, но что он мог с этим поделать? Больше всего ему понравилось, как она лежит на боку, когда на виду только одна из ее грудей.

В ярком свете было видно, что лысая голова убийцы покрылась капельками пота. Кожа его имела какой-то землистый оттенок, не замеченный Рут раньше, а его сипение стало тише.

Убийца, казалось, успокоился. Он по-прежнему рассматривал тело Рои, которому он только что придал нужную позу, через видоискатель своей камеры. Рут узнала ее — это был старомодный крупноформатный «поляроид», такой камерой отец снимал своих натурщиц. Получающийся черно-белый отпечаток нужно было сохранять, нанося вонючее поляроидное покрытие.

Чтобы сделать единственную фотографию, убийце не потребовалось много времени. После этого поза Рои совершенно перестала его интересовать. Он скинул ее с кровати, чтобы взять лежавшее под ней полотенце и отвинтить светильник, который он вернул в свой портфель. (Светильник, хотя и горел всего ничего, явно сильно раскалился.) Тем же полотенцем стер убийца свои отпечатки с маленькой лампы, которую перед этим вывернул из торшера; он стер отпечатки и с колпака цветного стекла.